В отличие от жены-4, она постоянно думала о ком и о чем угодно, только не о себе. В отличие от жены-3, она не презирала ни одного человека на свете, а только себя. В отличие от жены-2, она не верила в возможность обретения безопасности в этой жизни. И в отличие от жены-1, она не бунтовала против окружающих каждого человека «налов» и «над», а жила у них в полном и безоглядном рабстве.
Как от окрика, как от удара кнутом, могла она в любой момент подскочить и помчаться на зов очередной «нады». Впрочем, слово «очередной» здесь не годилось. Разные «нады» не сговаривались между собой, не выстраивались в правильную очередь, а окликали ее наперебой, как сварливые постояльцы отеля, не умеющие поделить одну служанку. Пробегая на зов «нады поливания цветов», жена-5 могла быть перехвачена «надой звонка тете Кларенс», но, опять же, не успев дойти до телефона, замирала на месте под окриком «нады вынуть рыбу из морозильника», а взявшись за ручку холодильника, вдруг покрывалась испариной при мысли о «наде уплаты просроченного счета за электричество». Ее лицо постоянно было искажено напряженным ожиданием, в глазах переливался радужный, мыльный, щиплющий пузырь испуга.
Друзья время от времени приносили ей бумажки с телефонами психотерапевтов, которые вот-вот, совсем недавно спасли их знакомого от очень похожей беспричинной тревоги. Или от преувеличенного чувства вины. О, наши родители и наши учителя так научились накачивать в нас чувство вины – про запас, на всякий случай, чтобы обеспечить себе комфортабельную старость. Без профессиональной медицинской помощи выкачать эту отраву прочь очень трудно.
Она соглашалась, брала бумажки, звонила. Но ей не везло. Все ее психотерапевты оказывались сами со странностями. Один заявил ей, что лечение может быть успешным только в том случае, если она будет пытаться – да-да, она правильно расслышала – соблазнить его. Другой – вернее, другая – приходила в восторг от ее ночных кошмаров, завидовала, выспрашивала мельчайшие детали, говорила, что в жизни ей не доводилось слышать ничего более спонтанного, творческого, непредсказуемого. Третий на каждый тревожащий ее случай извлекал что-то похожее из истории своей жизни, разъяснял, насколько у него все болезненней и тяжелее, но вот посмотрите – он же не разваливается на части, продолжает трудиться, ведет нормальную полноценную жизнь.
Правда, скоро она узнала, что ничего полноценного в его жизни не было. Он сознался, что медленно сползает в долговую дыру, что подросшие дети отказываются его видеть, что пациенты пишут на него жалобы в психиатрические журналы, что он в одиночку напивается на ночь, чтобы заснуть хоть на три часа. Она жалела его, приносила протрезвляющий бульон. Еще одного психотерапевта она пыталась помирить с женой. Ей нравилось заботиться о них, именно потому, что никто ее не обязывал это делать. Видимо, это даже давало какой-то лечебный эффект – она веселела ненадолго. Но очень скоро и здесь все ее «хочу» – людьми ли, судьбой, ею самой – превращались в «должна». Она словно несла вокруг себя некое магнитное поле, которое наполняло тяжестью всякое приближающееся желание, безжалостно превращало его все в ту же кусачую, неусыпную «наду».
Именно жену-5 чаще всего вспоминал по утрам Антон, просыпаясь в душной, покачивающейся каюте. Ему казалось, что она – единственная на свете – могла бы получать удовольствие от случившейся с ними катастрофы, даже радоваться ей. Ибо никаким назойливым «надам» не удалось бы заглушить – даже в ней, он был в этом уверен – два могучих «хочу», заполонивших их души. Есть. Пить. Есть и пить. Пить. Есть.
Судовой журнал был спрятан у Рональда в сейфе. Он уцелел, поэтому можно было продолжать вести записи единственной оставшейся у них – в записной книжке Линь Чжан – шариковой ручкой.
1 июля
Третий день дрейфа. Утром допили последнюю воду. Вся надежда на дождь. Но на небе ни облачка. Жарко даже ночью. Все мысли о воде. Еда тоже подходит к концу. Мы пытаемся ловить рыбу. Я вынул все булавки из одежды Линь Чжан. Долго думал, как их загнуть. У нас нет ни молотка, ни клещей, ни плоскогубцев. Выход нашел капитан. Он засунул острый конец булавки в петлю кухонного шкафа. Нажал. Булавка сломалась. Следующую он подержал над огнем. И она загнулась нормально.
Теперь у нас есть крючки. У Линь Чжан нашлись прочные нитки для лески. Но нет наживки. Мы украсили крючки кусочками фольги. Мы просидели весь вечер у борта. Рыбы видны. Но на наши фольговые блесны они не обращают внимания. Очень хочется пить.
2 июля
Дрейфуем четвертый день. Все так же жарко. Капитан сказал, что у него есть одна идея. Можно будет добыть немного воды. Но для ее осуществления нужно снять крышку мотора. А это, увы, невозможно. Нет инструментов. Пабло-Педро сказал, что он снимет. Но потребует за это награду. Первая порция воды – ему. Мы не поверили. Все спустились в машинное отделение. Пабло-Педро прижался щекой к крышке. Зажал гайку зубами. Раздался треск. Мы думали, он останется без зубов. Но нет – гайка стронулась. Теперь ее можно было открутить пальцами. А он перешел к следующей. Он отвинтил зубами 16 гаек. Автомат и зубы – вот его инструменты. Но автомат остался совсем без патронов. Все же один зуб у него раскололся. Он заслужил награду. Но будет ли она?
Под вечер увидели корабль. Танкер, идущий на запад. Мы стали срывать с себя рубашки, размахивать ими, кричать. Но танкер не замедлял хода. Тогда мы обмакнули тряпку в остатки мазута и подожгли. Поднялся столб дыма. Но танкер все равно не остановился. Наверное, нас не заметили. А если бы и заметили? Могли решить, что дым идет из трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170