В тот день, когда он явился хромающим, она просто расцвела. Она догнала его на тропе, поднимавшейся к кабинке, отняла бумажный мешок с провизией, велела опираться на нее. Она усадила его на стул, завернула штанину. Она заставила его подержать распухшую лодыжку в воде со льдом. Лицо ее сияло. Вытирая ему ногу, накладывая тугую повязку, сделанную из шпионской косынки, она несколько раз прижалась лбом к его колену.
Дальше скрывать эту слабость было бесполезно. Она созналась. Да, она обожает лечить. До дрожи, до самозабвения. У нее есть диплом медсестры. И она работала медсестрой почти два года. Это было ее настоящим призванием. Ничего в жизни она так не любила. Но очень вскоре у нее открылась одна черта, одна фобия, которую она так и не смогла преодолеть. Она стала бояться, что пациент умрет по ее вине. То есть она могла сделать все правильно, пункт за пунктом выполнить предписания врача, сверяясь на всякий случай с учебником, но человек все равно умирал. Просто потому, что он был слишком стар, или болезнь зашла так далеко, или рана была слишком глубокой. Это случалось не очень часто, но страх все равно душил ее. Непоправимость смерти сбивала с толку, бросала лицом к стене. И не было ни одной больницы, в которой лечили бы только неопасные болезни, от которых никто бы не умирал.
Она попробовала выбивать клин клином – поступила на работу в дом для престарелых. Там смерть была нормальным и единственным исходом, почти избавлением. Никто не мог быть виновен в ней, никто из остающихся в живых от нее не страдал. Старики, завернутые в свою пергаментную кожу, тихо сидели в креслах, послушно открывали рот подносимой ложке, смотрели восковыми глазами на принесенные родственниками подарки. Они были как пассажиры отходящего поезда, со всеми уже простившиеся, уезжающие в невозвратные дали, сжимая в руке билет в один конец. Директор дома иногда давал подработать начинающим музыкантам, и те устраивали концерты для стариков, собранных в общей столовой. Бравурные звуки аккордеона отскакивали от неподвижных лиц. Джил не выдерживала и выходила из зала.
Все несложные процедуры, которые ей надо было проделывать со стариками, казались ей бессмысленными. Радостный сюрприз выздоровления был изъят из процесса – а без него лечение не приносило ей никакого удовлетворения. Лечить же живых после того, как она провела целый год рядом с мертвыми, стало ей еще страшнее. Да и с появлением второго ребенка на работу не оставалось времени. Пришлось уйти.
Теперь для удовлетворения лечебной страсти у нее оставалась только семья. Заслышав где-то в недрах дома кашель или чихание, она неслась на звук, как десантник, поднятый по тревоге, на ходу подхватывая нужные прыскалки, таблетки, полоскания. Волдыри, оставленные на коже ядовитым плющом, наполняли ее таким боевым азартом, что пострадавший должен был покориться и безропотно менять повязки с разными мазями, замешанными ею самой по знахарским книгам. Если у детей случался запор, они терпели до предела, не сознавались, зная, что мать никогда не ограничится простым слабительным. Мозоль на пятке или на пальце была чревата сеансами ультрафиолетового облучения. Друзья никогда не спрашивали, что ей подарить, – знали, что любой новый медицинский справочник вызовет искренний, на недели растянутый восторг. Антон слушал ее признания с умилением и сочувствием, но главного все же не понимал. Почему нужно было бояться смерти пациента? Больные бывают такие коварные, умеют проскользнуть на тот свет сквозь любые лечебные препоны. И ведь всякая больница имеет страховку против подобных случайностей. Через выстроенную здесь китайскую стену Горемыкалу перелезть было почти невозможно. Заделывать очередные бреши – вот чем надо было заниматься в первую очередь.
Измученный очередным разводом, он в те месяцы как раз подходил ощупью к своему великому изобретению. Три больших, три одинаковых несчастья – а если считать не формально, то все четыре – обрушились на него в жизни. И во всех этих ситуациях он оказался беззащитным перед клыками Горемыкала. Половина браков в стране кончается разводом, и никто еще не придумал защиты против этого массового бедствия! Не может быть, чтобы здесь нельзя было найти работоспособную схему.
«Как избежать обмана, как избежать обмана, как защититься от ложного развода, развода ради страховой премии?» – ломал он себе голову. С другой стороны, вот этот прямоглядящий муж Джил, бросающий ее ради другой женщины, – неужели и он должен получить вознаграждение за свою измену? Или жена-4, оставившая его самого так подло, так унизительно исчезнувшая, передернув прямыми плечами, – неужели и ей что-то достанется? И так, шажок за шажком, подогреваемый ненавистью к нечестным изменникам, он вплотную приблизился к простой, как задвижка – одним пальцем отодвинуть, – мысли. И отодвинул!
Это же так просто, так гениально просто!
Платить должна не страховая компания, а уходящий, бросающий, изменяющий.
8 июля
Проснулись от криков Пабло-Педро. Он был за бортом. Но не тонул. Одной рукой он держался за трап, а другой вцепился в ласт большой черепахи. Я прыгнул в воду и ухватил черепаху за другой ласт. Капитан бросил нам электрический провод. Мы возились полчаса, пытаясь привязать черепашьи ноги. Наконец втащили ее наверх. Она так исцарапала и искусала нас, что не жалко было убивать. Устроили пир. Ничего нет вкуснее черепашьего мяса. Внутри у нее оказались еще и яйца. Они вязнут на зубах. Это чистый протеин. Жир тоже очень нужен нашим исхудавшим организмам.
После пира я сделал небольшое открытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170