Управляющий натянуто рассмеялся:
– Знакомое чувство. Я проведу вас в атриум. Прошу вас, следуйте за мной.
Пройдя через массивную двустворчатую дверь в углу вестибюля, мы оказались в длинном сумрачном коридоре, стены которого были обшиты панелями темного дерева. Дневной свет сюда почти не проникал: в результате даже в этот час здесь продолжали гореть тусклые бра. Хоффман продолжал бодро шагать впереди, поминутно с улыбкой оглядываясь на меня через плечо. Где-то на половине пути мы миновали внушительного вида дверь – и, заметив мое любопытство, Хоффман пояснил:
– Ну да, кофе обычно подается в этой гостиной. Великолепный зал, мистер Райдер, очень уютный. А теперь его еще более украшают столики ручной работы, которые я отыскал сам, когда недавно ездил во Флоренцию. Вам они, уверен, понравятся. Сейчас, однако, как вам уже известно, мы отвели зал в распоряжение мистера Бродского.
– Да-да, мистер Бродский находился там и раньше, когда я только что прибыл.
– Он и сейчас там, сэр. Я охотно представил бы вас друг другу, но сейчас, пожалуй, не самый подходящий момент. Мистер Бродский может… э-э, момент, скажем так, сейчас не совсем тот. Ха-ха! Впрочем, не огорчайтесь: у вас, двух джентльменов, будет еще немало возможностей познакомиться.
– Мистер Бродский сейчас в зале?
Я оглянулся на дверь и, по-видимому, несколько замешкался. Во всяком случае, управляющий стиснул мне локоть и настойчиво повлек дальше.
– Вот именно, сэр. Что ж, его пока не слышно, но, уверяю вас, он возобновит игру в любую секунду. Сегодня утром, знаете ли, он репетировал с оркестром целых четыре часа. Судя по рассказам, все идет отлично. Поверьте, беспокоиться совершенно не о чем.
За углом стало гораздо светлее. Сквозь окна по одну его сторону на пол ложились полосы солнечного света. Хоффман отпустил мой локоть, только когда мы прошли немного дальше. Теперь наш шаг замедлился, и управляющий, желая скрыть свое смущение, коротко рассмеялся:
– Атриум в двух шагах, сэр. Собственно, это бар, но очень уютный. Тут вам подадут кофе и все, что пожелаете. Сюда, пожалуйста.
Выйдя из коридора, мы прошли под аркой.
– Это крыло, – сказал Хоффман, пропуская меня вперед, – было достроено три года тому назад. Мы называем его атриум и гордимся им. Его спроектировал Антонио Дзанотто.
Мы вошли в светлый просторный зал. Из-за высокого стеклянного потолка возникало ощущение, будто ты во внутреннем дворике. Пол устилала белая плитка, посредине был фонтан – сплетение нимфоподобных фигур – извергающий мощную струю воды. По-моему, фонтан бил слишком сильно: все пространство атриума словно заполняла висевшая в воздухе тончайшая пелена тумана. Тем не менее я тотчас же удостоверился, что в каждом углу оборудован собственный бар – с отдельным набором вращающихся стульев, мягких кресел и столиков. Официанты в белых униформах сновали туда-сюда, посетителей собралось изрядное число, однако просторный зал все равно казался полупустым.
Я видел, что управляющий наблюдает за мной с довольным выражением лица, ожидая, когда я начну расточать похвалы увиденному. В этот момент, однако, потребность глотнуть кофе обуяла меня с такой силой, что я попросту повернулся и направился к ближайшему бару.
Я уже взобрался на высокий табурет и оперся локтями на стойку, когда рядом появился управляющий. Он щелкнул пальцами бармену, который и так уже готовился меня обслужить, обратившись к нему со словами:
– Принесите мистеру Райдеру кофе. Кеннийского! – Затем управляющий обратился ко мне: – Больше всего мне хотелось бы побыть сейчас с вами, мистер Райдер. Не спеша побеседовать о музыке, об искусстве. К сожалению, дела не ждут: среди них много неотложных. Надеюсь, сэр, вы будете столь любезны, что меня извините.
Несмотря на мои уверения, что я тронут его исключительной добротой, Хоффман еще долго не мог со мной расстаться – но наконец взглянул на часы, издал озабоченное восклицание и заторопился прочь.
Оставшись один, я, должно быть, сразу же углубился в свои мысли, поскольку не заметил возвращения бармена. Он расторопно выполнил заказ: уже очень скоро я пил кофе, вглядываясь в зеркальную стенку позади стойки – там виднелось не только мое собственное отражение, но и довольно большое пространство позади меня. Немного спустя я невесть почему принялся мысленно прокручивать в голове ключевые моменты футбольного матча, на котором был очень давно: встречались команды Германии и Голландии. Сидя на высоком стуле, я постарался выпрямиться – в зеркале видно было, как я сгорбился, – и попытался вспомнить имена тогдашних голландских игроков. Реп, Крол, Хаан, Неескенс. Вскоре мне удалось припомнить всех футболистов, кроме двух, но имена этих мне никак не давались. Пока я тщетно напрягал память, плеск фонтана у меня за спиной, поначалу успокаивавший, начал меня раздражать. Чудилось – стоит ему только умолкнуть, как ларчик отомкнется и я тотчас же вспомню забытые имена.
Я все еще ломал голову, как вдруг рядом раздался голос:
– Простите, вы ведь мистер Райдер, не правда ли?
Я обернулся и увидел перед собой юношу, немногим за двадцать. Едва я ответил на приветствие, как он порывисто шагнул к стойке со словами:
– Надеюсь, я вам не помешал. Увидев вас, я понял, что должен подойти и выразить вам свою взволнованность. Видите ли, сам я тоже пианист. Разумеется, на сугубо любительском уровне. И конечно, я всегда вами безумно восхищался. Когда до отца дошла весть о вашем приезде, я был просто вне себя.
– До вашего отца?
– О, простите. Я – Штефан Хоффман. Сын управляющего.
– Ах да, понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188