– В таком случае вышеупомянутый уважаемым председателем вопрос, возможно, входит в компэтэнцию нашего партийного руководства? – И он повернулся в ту сторону, где обычно предпочитал сидеть на комсомольских собраниях Греков.
Но в тишине раздался растерянный возглас Люси Солодовой:
– Товарища Грекова нет!
Федор возмутился:
– Как это нет? Он только что был!
– Да, как говорится, сплыл, – бросил Вадим. – Как почуял, чем запахло, так и…
Федор выпрямился за столом. Еще неизвестно, какой бы силы гнев обрушился на голову Вадима, если бы Федора не определил Игорь Матвеев.
– Это ты действительно сморозил, Вадим.
Вадим движением головы перебросил чуб справа налево.
– Факт налицо.
– Вадим! – понижая голос, повторил Федор. Он тоже был явно смущен исчезновением Грекова, которого всего пять минут назад видел на его обычном месте у входа.
Но Вадим уже ожесточился.
– Я уже двадцать третий год Вадим. Сбежал ваш товарищ Греков с собрания! Фьють! – Вадим присвистнул.
Это было уже выше сил Федора. В тенорке у него появился металл:
– Това-арищ Вадим Зверев, выйдите из зала! Вадим сочувственно улыбнулся:
– На этот раз, Федя, ты в самом деле загнул. Все засмеялись. Все согласны были с Вадимом, что Федор хватил через край. Это было тем очевиднее, что нельзя было назвать более неразлучных друзей, чем Федор, Вадим и Игорь. Все трое в один час и в одном вагоне приехали на стройку. Все они поселились в общежитии в одной комнате. Даже их ковбойки в крупную клетку были куплены в магазине универмага в один и тот же день. Поэтому последние слова Федора были восприняты как веселая шутка. Однако не из тех был Федор Сорокин, чтобы позволить поставить свой авторитет под удар.
– Товарищ Зверев, – повторил он дребезжащим тенором, – я попрошу вас покинуть собрание.
Самоуверенная улыбка сбежала с бледно-загорелого лица Вадима. Он понял, что Федор не склонен к шуткам.
– Зa что?
Ответ Федора прозвучал с неумолимой четкостью:
– За выпад против партийного руководства!
– Ну, если ты все это так поворачиваешь… – криво улыбаясь, сказал Вадим и встал, вскидывая на руку аккордеон. Хромированный звук пронесся под крышей юрты, и Вадим, опустив голову, быстро вышел.
Еще минуту в юрте длилась тишина, а потом колыхнулись ее брезентовые стены. Те же самые девушки, которые больше всего возмущались на собрании поведением Вадима, теперь вознегодовали против Федора.
– Нет, скажи, за что?!
– Он же ничего не сказал!
– Это произвол!
Та же Люба Карпова, которая чаще других вступала на собраниях в схватки с Вадимом, встала и заявила:
– Это нельзя так оставлять! Требую поставить на голосование! Собрание обязано сказать свое слово.
– Голосовать, голосовать! – закричали и все другие девчата, для которых изгнание Вадима означало также и крушение их надежд потанцевать после собрания под его аккордеон на танцплощадке.
Греков очень удивился бы, увидев, что яростнее всех наскакивает на Федора всегда такая застенчивая секретарь политотдела Люся Солодова.
– Ты не секретарь комитета! – вскочив за столом президиума, кричала она, потрясая перед, лицом Федора кулаками. – Ты… сатрап!
Откуда же было знать Грекову, что у его секретаря-машинистки есть в жизни одна всепоглощающая страсть – танцы – и что есть у нее единственное место на земле, куда она каждый вечер спешит как на свидание.
Тучи сгущались над головой Федора. Даже Игорь присоединился к всеобщему протесту:
– Это, Федор, уже слишком. Предлагаю, пока не поздно, вернуть Вадима. Берусь догнать.
Обстановка складывалась для Федора явно неблагоприятная. Признаться, он и сам не ожидал, что его мера воздействия на Вадима вызовет такую бурю. Но не в такие ли моменты и должна проверяться закалка комсомольского вожака? Федор стоял, упершись руками в стол и наклонясь вперед. И таким же, как у Автономова, трубным голосом он сказал:
– Нет, на поклон мы к нему не пойдем. Во-первых, Вадима Зверева давно пора проучить. Во-вторых, тот, кто хочет его догнать, пусть и догоняет. Повестка исчерпана. Собрание считаю закрытым.
Девчата ответили ему исступленным воем. Но Федор рассчитал безошибочно. Тут же все они хлынули из юрты в надежде, что им еще удастся догнать Вадима и затянуть его с аккордеоном на танцплощадку.

5

Если бы Греков знал, за что изгнали с собрания Вадима, он бы, может, и вернулся, чтобы восстановить справедливость. Но к тому времени он уже находился далеко, шагая по свеженамытому гребню плотины на правый берег. Не спускаясь к дороге, он махнул рукой водителю, и тот сообразил, что Греков хочет пройти трассой намываемой земснарядами плотины пешком, а машина должна ехать внизу.
На границе правобережной зоны Греков заглянул в будку вахтера, чтобы позвонить домой. Вахтер – молодой узбек – знал Грекова уже три года, но вдруг потребовал у него пропуск.
– Что это тебе вздумалось, Усман? – поинтересовался Греков, пока тот рассматривал пропуск. – Разве ты меня не знаешь?
– А вдруг, товарищ Греков, это совсем и не вы.
– То есть как?
Черные красивые глаза Усмана стали печально-недоуменными.
– Так спокойней будет, – сказал он, аккуратно складывая и возвращая Грекову пропуск. – Меня товарищ Козырев научил. Я не потребовал у него пропуска, а он на меня рапорт подал. Его я тоже три года знаю.
В будке на проходной Грекову пришлось пробыть несколько дольше, чем он думал. Телефонистки коммутатора, как всегда, долго не отвечали, и дома у Грекова взяла трубку не жена, а пятилетняя дочь Таня.
– Ты, папа? – переспросила она, посвистывая сквозь свои два выпавших зуба.
– А почему ты еще не спишь, Таня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97