Надо полагать, рукопись Маккоркла так и хранится в святилище наверху, хотя теперь она столь же противна мне, как та омерзительная гигантская орхидея, которой миссис Лим некогда завлекла поэта.
Тине было уже тридцать лет. Она, похоже, не узнала каких-то туристов, прошедших мимо ее двери, но мы без труда опознали ее по шрамам. Задержались мы всего на мгновение, пока от счетов не подняла голову китаянка. Джон вежливо притронулся к шляпе, и она вздернула верхнюю губу, обнажив хищные острия белых, мелких, кривых зубов.
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Австралийские читатели не могут не заметить определенного сходства между Бобом Маккорклом и Эрном Мэлли. Ранние стихи Маккоркла дословно воспроизводят «Помрачившуюся эклиптику» Мэлли, опубликованную в литературном журнале «Сердитые пингвины» в 1944 году.
Разумеется, поэзия и биография Мэлли представляет собой мистификацию, созданную двумя талантливыми антимодернистами – Гарольдом Стюартом и Джеймсом Маколеем. Эти консерваторы написали не только стихотворение, позаимствованное мной для Боба Маккоркла, но и замечательные письма, якобы принадлежавшие перу столь же мифической сестры Мэлли, которые также (со значительными сокращениями) использованы в этой книге.
Редактор «Сердитых пингвинов» Макс Харрис был не только унижен, но и подвергнут суду по тому же обвинению, которое предъявляется моему вымышленному Вайссу.
Я воспользовался протоколами этого нелепого процесса.
«Я все еще верю в Эрна Мэлли, – писал Харрис годы спустя. – Верю не в каком-то заумном смысле, а в самом простом. Я знаю, что стал жертвой мистификации, что Эрн Мэлли был не реальной личностью, а личиной. Мне подсунули не только стихи мифического Эрна Мэлли, но и его жизнь и идеи, его любовь, болезнь и смерть… Большинство из вас, наверное, не задумывались над биографией Эрна Мэлли. Мистификация лопнула, и вместе с ней исчезла его жизнь. Маловероятно, чтобы посреди катаклизмов дознания и суда, битвы смысла с бессмыслицей вы закрыли глаза и представили себе такого человека, как мифический Эрн Мэлли… автомеханика, страдающего болезнью Грейвза, представили себе одинокую открытку с "Иннсбруком» Дюрера на стене его комнаты. Человека, знающего, что он обречен умереть молодым, брошенного в мир войны и смерти, видящего улицы, детей глазами мертвеца.
Ничего себе фантазия. Возможно, для вас – бессмысленная. Но я верил в Эрна Мэлли. Я искренне и наивно поверил в существование этого человека и жил в этой вере, пока газетные заголовки не обрушились на меня. Для меня Эрн Мэлли – воплощение истинной скорби и драмы нашего времени. В каждом городе где-то живет такой Эрн Мэлли… одиночка, вне литературных братии, отлученный от печатного станка, умирающий, отрезанный от человечества и все же не чуждый ему.
Я наделял Эрна Мэлли теплым и ярким блеском Франца Кафки, добавлял что-то от мучительного одиночества Рильке, от гневного фатализма Уилфреда Оуэна. И я верю, что он проходил не раз по мельбурнской Принсесс-стрит…
Я и сейчас закрываю глаза и вижу перед собой этого человека на улицах нашего города. Совсем молодого. Беззащитного, ибо он не имеет опыта жизни в этом мире. Человека извне».
БЛАГОДАРНОСТИ
СРЕДИ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ Я ХОТЕЛ БЫ ПОБЛАГОДАРИТЬ, четверо – достаточно известные поэты, а еще один, сэр Фрэнк Светтенхэм, был колониальным чиновником и теперь не пользуется хорошей репутацией. Множество родных и друзей, людей, настолько близких, что уже и не скажешь, родные это или друзья, проявили трогательную заботу в те три года, что я писал эту книгу: Мария Эйкен, Кэрол Дэвидсон, Питер Бест, Гэри Фискетджон, Майкл Хейуорд, Пол Кейн, Алек Марш, Патрик Макграт, Люси Нив, Шэрон Олдс, Роберт Полито, Джон Райли, Дебора Роджерс, Мона Симпсон, Бетси Сасслер, Бинки Урбан и, разумеется, Элисон Саммерс. Двое талантливых малазийских писателей, Реман Рашид и Ки Туан Чье, проявили редкое бескорыстие, помогая в работе явившемуся к ним чужаку. Если в этой книге обнаружатся географические или исторические ошибки, вина всецело на мне, чужаке. Еще один малазийский писатель, д-р М. Шанмугалингам, не только предложил мне свою дружбу и консультации, но и позволил прочесть в рукописи свою автобиографию, оказавшуюся бесценной для понимания тамилов, играющих заметную роль в малазийском обществе. В Куале-Лумпур Виктор Чин провел интенсивный курс ознакомления с культурой местных лавочек. Кху Салма Насусьон, автор книги «Улицы Джорджтауна, Пенанг», оказалась неиссякаемым источником энергии. В третий мой визит на этот почти идеальный остров она снабдила меня пожизненным запасом местных впечатлений и воспоминаний, которые, отчасти в зашифрованном, чаще – в преобразованном виде, проникли в этот роман. Наконец, я должен выразить благодарность Джону Доту, бывшему главе австралийской дипломатической миссии в Малайзии, которого я рад теперь назвать своим другом, а также Саймону Меррифилду, нынешнему советнику того же посольства – это он организовал достопамятный обед, на котором, едва прилетев из Нью-Йорка, я имел возможность встретиться с лучшими умами Малайзии. Роман, где так часто упоминается имя Эзры Паунда, уместно будет завершить последними строками его перевода «Писем изгнанника» Рихаку:
Что толку говорить, а толкам нет конца,
Всего, что в сердце, нам не исчерпать.
Я мальчика зову,
Велю присесть и ждать
Кладу печать
И посылаю вдаль с моим раздумьем.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74