Мы великодушно разрешим нашим
сотрудникам наконец-то умилиться.
Это был понедельник, девятнадцатое февраля 1992 года, хмурый месяц,
среднее число солнечных дней которого оказалось значительно меньше сред-
него числа за последние пятьдесят лет. Но когда мы утвердили дату начала
опыта - четвертое марта и вы закрыли совещание, молча пожав мне, в отс-
тупление от своих правил, руку, секунд примерно десять в вашем кабинете
светило солнце. Рукопожатие, улыбка, "выше голову", выдержка и благора-
зумие прежде всего - да, в эту минуту, как и всегда, я все понимала. Да-
же то, что нерентабельно было бы создавать вначале препарат, превращаю-
щий мужчин в женщин; для столь нелепого опыта не нашлось бы подопытного
лица...
Минуту, на которую вы задержали меня после совещания, вы продлили
еще на тридцать секунд, чтобы сказать мне - я, разумеется, это знала, -
что редкого минус года199 тоже вполне надежное средство и, как только я
пожелаю, поможет мне еще до окончания условленного трехмесячного срока
вновь стать женщиной. И ничего более - ни знака, ни взгляда, ни легкого
движения век. Вашему непроницаемому выражению лица я противопоставила
свою решимость, как у нас издавна повелось.
Моему другу, доктору Рюдигеру, которого вы цените как ученого, хотя
и считаете человеком безвольным, пришла в голову спасительная идея: ког-
да я вышла из вашей комнаты, он смерил меня наглым мужским взглядом,
присвистнул и заметил: - Жаль-жаль, красотка!
Удачно сказано. Только это и можно было сейчас сказать, но впечатле-
ние от его слов держалось всего один миг.
Две недели, которые нам остались, мы заполняли всяческими пустяками,
дурачились и куролесили, что вы, кажется, принимали за веселье. (В эти
дни каждый проявил себя, как мог: Рюдигер пользовался случаем поцеловать
мне руку, заведующая лабораторией Ирена забывала привести ко мне свою
маленькую дочь, когда давала ночью приют очередному мужчине, а Ееата -
лучшая женщина-химик, какую вы, профессор, знаете, - намекала, что зави-
дует мне. О, избавьте меня от всяких примитивных излияний, скажете вы.
От вашей неуравновешенности, вспышек настроения, всевозможных промахов.
И меня бы удивило, если бы вы за все эти десять лет-с тех пор как неза-
долго до экзаменов запрограммировали меня этой фразой - хоть раз замети-
ли, что я не владею собой. Поэтому-то, как поняла я из одного замечания
вашей секретарши, я вполне заменяла вам ученогомужчину...)
Однажды в субботу, за два дня до начала опыта, я чуть не позвонила
вам. Я была дома, "под облаками" - выражение Ирены, которая живет двумя
этажами ниже, стало быть на пятнадцатом, - сидела у огромнейшего окна
моей гостиной; уже стемнело, все больше и больше огней городка научных
работников и берлинских огней приветливо мигали мне издалека. Я выпила
рюмку коньяку - что было против предписанного режима, - с минуту смотре-
ла на огонь, горевший в вашем кабинете, огонь, который я всегда отличу
среди множества других огней, и взялась за телефонную трубку. Набрав ваш
номер, я услышала гудок и тотчас ваш голос, пожалуй, чуть менее офици-
альный, чем обычно. Хотя я молчала, вы трубку не положили, но ни слова
не произнесли, и потому я слышала ваше дыхание, а вы, быть может, мое. Я
размышляла о самых отвлеченных предметах. Известно ли вам, что слово
"грустно" связано как-то со словами "падать", "опускаться", терять силы?
А слово "отчаянно" первоначально значило не что иное, как взять направ-
ление на определенную цель - и к тому же едва успев принять решение? Это
я была отчаянной, когда девятнадцатилетней девчонкой, сидя на вашей пер-
вой лекции, нацарапала на клочке бумаги огромную букву "я" и подвинула
клочок Рюдигеру! А вы, профессор, как раз в эту минуту высказали предпо-
ложение, что среди юных дев, "невинных", и ничего более, сидит, быть мо-
жет, та, кто лет через десятьпятнадцать согласится, чтобы ее с помощью
фантастического препарата, который еще требуется изобрести, обратили в
мужчину. "Отчаянная!",- нацарапал тут же Рюдигер.
Теперь вы понимаете, почему мне было так важно именно Рюдигера вклю-
чить в нашу рабочую группу?
Минуту спустя я уже положила трубку, улеглась в постель и тотчас
заснула, к чему приучила себя железной тренировкой (и лишь теперь, как
ни странно, эта тренировка не срабатывает); дисциплинированно, по уста-
новленному расписанию провела я воскресный день, проделав необходимую
подготовку - строго соблюдала часы приема пищи, вела требуемые измерения
и записи, что, как выяснилось вечером, возымело должное действие: я тоже
невольно спутала упорядоченный, не подверженный случайным обстоятельст-
вам режим дня с закономерным действием высшей необходимости, снимающей с
нас беспокойство, страх и сомнения. Не имея выбора, мы порой можем уз-
нать, почему делаем то, что мы делаем. Тут все мои веские, а также не-
веские причины потеряли всякое значение по сравнению с одной, которой
вполне хватало: я хотела проникнуть в вашу тайну.
В понедельник утром я вовремя была в институте, и в шесть часов в
подобающей обстановке вы сделали мне первый укол; укол усыпил меня, и
началось мое превращение, которое завершилось еще девятью, следующими с
интервалами в пять часов, вливаниями Нечто-199. Мне кажется, что я все
это время грезила, хотя слово "грезить", пожалуй, не совсем точное. Но
нельзя же упрекать язык за то, что у него нет в запасе слова, обозначаю-
щего этапы того смутного состояния, в которое я впадала и при котором
мне казалось, что я плыву в глубинах светло-зеленых вод, среди причудли-
во прекрасных растений и животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11