Крена невольно задалась вопросом: нельзя ли объяснить ее личное не-
везение в жизни тем обстоятельством, что конструкторы предметов домашне-
го обихода - большая редкость? Последний раз она прогнала долговязого
курчавого парня, которого в течение двух месяцев находила не слишком
противным, за его неспособность быть взрослым. Крену выводят из себя все
матери, имеющие сыновей; она собирается даже писать руководство по вос-
питанию, первая фраза которого будет звучать так: Дорогие матери, ваш
ребенок хоть и мальчик, но в конце-то концов тоже человек. Воспитывайте
его так, чтобы позволить своей дочери выйти за него замуж.
Не стану расписывать подробно, как мы вместе придумали еще две-три
фразы, которые и записали на клочке бумаги, как, вовсю разойдясь, пере-
бивали друг друга и смеялись друг над другом, как Крена забавлялась, на-
зывая меня без конца моим мужским именем (послушай, Иначек!), и как она
потом сожгла наши записки в пепельнице, потому что нет ничего смешнее
женщин, пишущих ученые трактаты, - всего этого я расписывать не буду.
Упомяну только, что я сказал: женщин? А ведь вижу здесь мужчину и женщи-
ну! И что при этом мне удалось придать вопросу именно ту интонацию, ко-
торую женщина в этот час вправе ждать от мужчины. И что она перестала
болтать, сказала всего два-три слова, жаль, мол, что мы знакомы с преж-
них времен. И что я прикоснулся к ее волосам, они мне всегда нравились:
такие гладкие, темные. И что она еще раз сказала: послушай, Иначек.
- Послушай, Иначек, сдается мне, что у нас ни черта не выйдет. Хотя
очень может быть, в этом чертовом препарате твоего профессора есть
что-то хорошее... Для других, - продолжала она. - И на тот случай, если
известные способности мужчин будут и дальше хиреть, как и способность
познавать нас в буквальном и в библейском значении этого слова. Он поз-
нал жену свою... Да, выше всего мы ценим радость быть познанными. Но вас
наши притязания повергают лишь в смущение, от которого вы спасаетесь,
укрываясь за грудами тестов и анкет.
Видели вы, с каким благоговением кормит институтский кибернетик свой
компьютер? На этот раз нужно было обработать пятьсот шестьдесят шесть
вопросов моего МММ-теста, и у нашего кибернетика оказалось достаточно
времени, чтобы утешить меня в том, что мы, женщины, не создали киберне-
тики как, впрочем, до того не изобрели пороха, не нашли туберкулезной
бактерии, не создали Кельнского собора и не написали Фауста.
В окно я увидела, как вы вышли из дверей главного здания.
- Женщины, которые пытаются играть в науке первую скрипку, заранее
обречены на поражение, - сказал наш кибернетик.
Только теперь я поняла, в какой он растерянности от того, что успех
нашего важнейшего эксперимента, который мог способствовать сокращению
некой сомнительной породы, целиком и полностью зависел от женщины.
Вам подали черную институтскую "татру", и вы сели в машину. Наш ки-
бернетик изучал данные компьютера. А я впервые как следует разглядела
его - большая голова при маленьком росте, тонкие, нервные, деятельные
пальцы, щуплая фигурка и обратила внимание на его напыщенный слог... Не-
мало, видимо, пришлось ему страдать в юности из-за женщин!
Ваша машина описала полукруг по двору и исчезла за тополями у ворот.
Кибернетик объявил, что привести меня в соответствие с принятыми
нормами, кажется, не удалось. Мне было решительно наплевать, реагирую ли
я по-старому на эмоциональный раздражитель, а он не знал, огорчаться ему
или радоваться, что его компьютер принял меня за две в корне отличающие-
ся друг от друга личности, и грозил подать жалобу на злонамеренную дезо-
риентацию.
В лаборатории Ирена с непроницаемым лицом объявила мне, что, по дан-
ным последних анализов, я самый настоящий из всех мужчин, которых она
знает. Я подошел к окну.
- Он вернется не скоро, - сказала она. - Он сегодня воспользуется
тем, что в университете конференция.
Я все еще думал, что вы избегаете встречаться со мной в моем новом
обличье. Но что вы умудритесь не узнать меня, мне бы и во сне не присни-
лось. Вас ничто никогда не может озадачить. Я уже давно хотел вас спро-
сить: когда это вы научились "быть-всегда-начеку" ? Нет, подобный вопрос
был бы грубейшим нарушением правил игры, которые мы свято соблюдали. Эти
правила надежно защищали нас, когда над нами нависла опасность выпасть
из своей роли, хотя мне роль проигравшего бодрячка давным-давно опроти-
вела. Иной раз наша игра называлась Кто боится трубочиста? И я должна
была выкрикнуть: Никто! Иной раз мы играли в другие игры, но одно прави-
ло оставалось неизменным: кто обернется или засмеется, тому взбучка дос-
тается. Я никогда не оборачивался. Никогда не подглядывал за водящим.
Никогда не смеялся над ним. Мог ли я догадываться, что вас угнетают ваши
же собственные правила?
Вы, конечно, помните: была суббота, шестнадцатое марта, погода в тот
день стояла "по-апрельски капризная", это был одиннадцатый день моего
перевоплощения; около одиннадцати вечера вы покинули театральное кафе,
вышли, можно сказать, совсем трезвый на улицу, где незнакомый молодой
человек, явно поджидавший вас, шагнул к вам и навязался в провожатые,
но, будучи дурно воспитан, не догадался представиться. Вы же, не выказав
ни капли удивления, не подав ни единого знака, который свидетельствовал
бы о том, что вы его узнали, держались так, будто для вас нет ничего бо-
лее обычного, чем доверительный ночной разговор с каким-то незнакомцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11