– Если ты выкинешь мою золотую рыбку, я скажу хозяйке квартиры, и она выкинет тебя самого. Я тебя уже предупреждала.
У мужчины был вид промокшей, смятой, серой шляпы. Он смотрел перед собой и кивал в такт автобусу.
Женщина сказала:
– На моей рыбке завёлся грибок. Ты думаешь, я не знаю, откуда он взялся?
Вдруг мужчина заговорил высоким убеждённым голосом:
– Они там, эти рыбки, в глубинах моря, все они там. Мы взрываем их бомбами, и нам не будет за это прощения. Нет, не будет нам прощения за то, что мы взрываем этих несчастных крохотных рыбок.
Женщина ответила примирительно:
– Я об этом думала.
Потом она поднялась с кресла сзади и села рядом с ним. Я знала, что этот день на чём-нибудь сорвётся, но подслушанный разговор совсем расстроил меня, и вздохнула с облегчением, когда тётушка Эмма вернула всё в привычную колею:
– Послушайте, раньше таких людей просто не было. Это всё из-за правительства лейбористов.
– Мама, – сказала Джесси. – Сегодня у меня нет никакого настроения разговаривать о политике.
Наконец, мы доехали и сошли с автобуса. Тётушка дала кондуктору девять пенсов за троих, которые он взял без возражений.
– К тому же, они совершенно неэффективны, – продолжила тётушка.
Накрапывал дождик, и было довольно зябко. Мы пошли вверх по улице, сдвинув головы под зонтиком тётушки.
Тут мне бросился в глаза крупный заголовок на газетном стенде: «Сталин при смерти». Я остановилась, и зонтик запрыгал дальше без меня. Я давно знала этого продавца и спросила:
– Хорошо продаётся с таким известием?
– С ним это должно было случиться. Как жил, я думаю, так и случилось. А крепкий был, как бульдозер.
Он перегнул газету и протянул мне.
– Я смотрю, в такой жизни нет ничего хорошего. Сидячая жизнь. Читает отчёты и сидит на собраниях. Моя работа мне вот чем нравится: много свежего воздуха.
Джесси и тётушка Эмма остановились, пройдя несколько шагов, и, прижавшись друг к другу под зонтиком, смотрели на меня.
– Что случилось, деточка? – крикнула тётушка.
– Разве не видишь, что она покупает газету? – сердито объяснила Джесси.
Газетчик сказал:
– Сейчас, когда он помрёт, там много поменяется. Меня особенно не волнует, что там у них делается, но, кажется, они не очень привыкли к демократии. Я имею в виду, если люди чего-то не знают, то и не замечают, что этого у них нет.
Я поскакала под дождём к зонтику.
– Сталин при смерти, – сообщила я.
– Откуда ты взяла? – подозрительно спросила тётушка.
– В газете написано.
– Слышала сегодня утром, что он заболел, но не поверю, пока не увижу собственными глазами.
– Мама, не говори глупости, как ты можешь это увидеть? – спросила Джесси.
Мы шли вверх по улице.
– Ты не думаешь, что Джесси нужно купить хорошее выходное платье? – спросила тетушка.
– Мама, – вмешалась Джесси, – разве ты не видишь, что она расстроена? Для неё это то же самое, как для нас, если бы умер Черчилль.
– Ну, что ты несёшь! – воскликнула шокированная тётушка и застыла на месте.
Спица зонтика царапнула Джесси по голове, и она ойкнула.
– Да закрой ты, наконец, этот зонтик! Разве не видишь, что дождь кончился? – раздраженно сказала она и потёрла пробор.
Тётушка дёргала и толкала зонтик, пока он, наконец, не сложился, а Джесси взяла его и скатала в трубочку. Тётушка покраснела, нахмурилась и окинула меня сомневающимся взглядом:
– Ты не хочешь выпить чашку хорошего чая?
– Тогда Джесси опоздает.
Мы были уже у дверей фотографии.
– Я так надеюсь, что ему удастся передать выражение лица Джесси, – сказала тетушка. – Никому ещё не удалось по-настоящему уловить её взгляд.
Джесси сердито поднималась впереди нас по шикарной лестнице с розовато-лиловыми в полоску обоями. Сверху долетел аккорд Стравинского. Джесси властно распахнула дверь и вошла. Мы оказались в комнате, которая, видимо, служила гостиной, сплошь белой, серой и золотой. Люстра вызванивала «Весну священную», и не было никакого смысла обращаться к хозяину, очаровательному молодому человеку в чёрной бархатной куртке, пока он не остановит граммофон, что он и сделал с извиняющейся улыбкой.
– Надеюсь, мы пришли, куда надо? – спросила тётушка. – Я привела свою дочку сфотографироваться.
– Да, вы пришли именно куда надо, – ответил молодой человек. – И как мило с вашей стороны, что вы пришли!
Он взял тётушкину руку в белой перчатке и с мягким пожатием усадил её на большой диван; тётушка от пожатия смущенно покраснела. Потом он бросил взгляд на меня. Я быстро присела на другой диван подальше от тётушки. Фотограф окинул Джесси профессиональным взглядом и улыбнулся. Она стояла на ковре, заложив руки за спину, как адмирал перед строем, и хмуро смотрела на него.
– Вы, кажется, очень напряжены, – сказал он мягко. – Знаете, вы должны совсем расслабиться, а то снимок не получится.
– Я ничуть не напряжена, – сказала Джесси. – Это у моей двоюродной сестры нервы натянуты.
– Какое значение имеет, натянуты у меня нервы или нет, – отозвалась я, – это не я собираюсь фотографироваться.
Рядом со мной с дивана упала книга. «Пляшущий негр» Рональда Фербэнка. Наш хозяин в волнении метнулся к ней.
– Вы читаете нашего Рона? – спросил он.
– Кое что, – ответила я.
– А вот я почти ничего другого не читаю. Он, мне кажется, уже сказал последнее слово. Когда я прочёл все его книги, то начал сначала, и опять прочитал всё до последней страницы. Думаю, после Фербэнка вообще никому нет смысла писать.
Замечание меня разочаровало, и я промолчала.
– Надеюсь, чашка хорошего чая нам не помешает, – сказал он. – Пока я его приготовлю, может быть, опять поставим пластинку?
1 2 3 4 5