Лалита перекрестилась и замахала на него руками — зачем сержант говорит о таких вещах, когда им придется плыть ночью? Так, значит, до среды, да, Адриан велел передать ему привет. Она убежала, а сержант еще несколько минут постоял на крылечке, глядя на причал, и только когда маленькая фигурка опять показалась между приколами и прыгнула в лодку, вошел в помещение одеться. Приятель, это неспроста, тебе стелют постель. Невольно прислушиваясь к спокойному дыханию жандармов, он надел рубашку, брюки и ботинки, а лодка, должно быть, уже плыла к Мараньону среди каноэ и баркасов и, стоя на корме, Адриан Ньевес орудовал веслом. Ну и обычаи у этих людей — в дороге у них все при себе, и дом, и пожитки, как у старика Акилино, — он в самом деле двадцать лет проплавал по рекам? Послышался рев мотора, заглушивший ночные шорохи и стрекот цикад, потом удаляющийся рокот, и снова ночь наполнили лесные шумы. Сержант в рубашке с засученными до локтей рукавами, с сигаретой в зубах спустился по лесенке и, оглянувшись по сторонам, подошел к домику лейтенанта. Сквозь металлическую сетку, которой было забрано окно, доносился приглушенный храп. Сержант торопливо пошел по тропинке через кустарник, задевая о ветки, ломая молодые побеги, укалываясь о шипы. Слышались крики каких-то ночных птиц, в темноте светились глаза филинов и сов, неумолчно звучало пронзительное пенье цикад, под ногами шуршали сухие листья. Дойдя до хижины Ньевеса, сержант оглянулся. Селение было окутано белесой дымкой, но на вершине холма четко вырисовывалось главное здание миссии с его светлыми стенами и крышей из оцинкованного железа и виднелся фасад часовни, возносящей в синеву неба свою тонкую серую башенку. Лес, стеной окружавший Сайта-Мария де Ньеву, однозвучно шумел, словно в нескончаемой зевоте. В большой луже у самых ног сержанта копошились ослизлые пиявки. Он наклонился, зачерпнул рукою воды, смочил себе лоб и поднялся по лестнице. В хижине было темно, от замшелых свай тянуло вонью, как от гниющих отбросов или разлагающегося трупа. На ферме залаяла собака. Быть может, кто-нибудь следил за сержантом с чердака, быть может, под стрехами, откуда доносился легкий шорох, мерцали глаза женщины, а не летучей мыши? Мангач он или не мангач? Куда делась его смелость? Он на цыпочках обошел террасу, озираясь по сторонам. Собака все не унималась. Занавеска на окне была задернута, из черного проема двери исходил густой, кислый запах.
— Дон Адриан, это я, сержант, — крикнул он. — Простите, что я вас бужу.
В хижине послышалось какое-то движенье, а может быть, и приглушенный возглас, и снова воцарилась тишина. Сержант подошел к порогу и зажег электрический фонарик. Желтый кружок света беспокойно блуждал по кувшинам, кукурузным початкам, горшкам, ведру с водой. Дон Адриан, вы здесь? Мне нужно поговорить с вами, бормотал сержант, а маленькая бледная луна поднималась по стене, освещая полки, уставленные банками консервов, ползла по половицам, нетерпеливо перескакивала с остывшей жаровни на весло, с груды одеял на моток веревки и вдруг скользнула по голове, рукам, коленям женщины. Добрый вечер. Что, дона Адриана нет дома? Она лежала, уткнув лицо в сгиб локтя и поджав ноги. Кружок тусклого света дрожал на ее бедрах. Зачем она притворяется спящей? Сержант говорит с ней, а она не отвечает, он подошел ближе, и она еще глубже спрятала голову — зачем же так, сеньорита? Кожа у нее была такая же светлая, как диск карманной луны, скользивший по ней, тело от плеч до колен закрывал бежевый итипак. Сержант умеет обращаться с людьми, почему она боится его, разве он вор? Он провел рукою по лбу, и луна запрыгала, как шальная, а фигура женщины исчезла в темноте. Но вот опять желтый кружок света нашарил ее, показались ступни ног, лодыжки. Она лежала все в той же позе, но теперь дрожала, как в ознобе. Он не разбойник, пусть она не думает худого, ведь он сержант, а это что-нибудь да значит, у него есть жалованье, стол и дом, да и не хвор он, ему чужого не нужно. Зачем же так, сеньорита? Пусть она подымется, он хочет только поговорить с ней, чтобы получше познакомиться, ладно? Он сделал еще два шага и присел на корточки. Она перестала дрожать, оцепенела, затаила дыхание. Полно, почему она его боится — сержант осторожно протянул руку — ну, ну, не надо бояться, красотка, — кончиками пальцев коснулся жестких волос и — шлепнулся на пол от внезапного удара, словно отброшенный распрямившейся пружиной. На миг при свете фонарика в дверном проеме обрисовалась фигура женщины, и на террасе заскрипели половицы. Сержант выбежал за ней. Она стояла на другом краю веранды, перегнувшись через перила, и, как безумная, мотала головой. Что ты, красотка, не бросайся в реку — сержант поскользнулся, — а, дьявол! — но удержался на ногах, — чего ты испугалась, красотка, — а она все трепыхалась у перил, как мотылек у стекла лампы. Она не бросалась в реку и не отвечала ему, но, когда он схватил ее за плечи, обернулась и, как тигренок, кинулась на него. Переборка и перила заскрипели — зачем ты царапаешься, красотка? — заглушая их тяжелое дыхание — зачем ты кусаешься? — и сдавленный голос женщины. Сержант весь взмок от пота, и горячими волнами его обдавало влажное дыхание леса. Наконец он схватил ее за руки, всем телом прижал к стене и вдруг повалил на пол и упал рядом с ней — ты не ушиблась, глупышка? Теперь она едва отбивалась, но стонала громче, а сержант, распалившись, подминал ее под себя, бормоча сквозь зубы: дорогуша, дорогуша, вот видишь, милашка. Он хотел только поговорить с ней, а она, разбойница, разожгла его, и ее тело уже обмякало под телом сержанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137