Ночью бай проснулся от какой-то непонятной тревоги. Почувствовал, будто кто-то тонко свистит рядом и струйка холодная по лицу. Открыл глаза, а над ним голова кобры. «Змея!» – завопил он, но в ту же минуту кобра прыгнула…
– А ты не врешь? – недоверчиво спросил внимательно слушавший весь этот рассказ Семушкин.
– Провалиться на месте! – воскликнул Горышин и совсем по-восточному поднес к груди скрещенные ладони. – Но вы послушайте, что произошло дальше. Пока пьяные басмачи проснулись, зажгли свет и стали выяснять, что и почему, кобру как ветром сдуло. Они даже сначала не поверили, решили, что у бая мираж от сорокаградусной, да только видят, что тот уже хрипит и корчится. «Это меня змея той проклятой старухи покарала, – говорит он басмачам. – Сожгите завтра ее змеиное гнездо…» Басмачи решили сделать, как он велел. Прискакали к пустой юрте и стали ее поджигать со всех сторон. Двое подожгли и, отойдя в сторону, любовались, как она огнем занимается, а третий едва огонь успел высечь, почувствовал, что затылок от холода сводит. Обернулся, а кобра уже для прыжка раскачивается. Он на весь кишлак заорал от страха, да было поздно. И опять, пока двое до него добежали, кобры и след простыл. Пришлось им не по одному баю, а по двум бандитам сразу салюты из маузеров давать. Юрта, конечно, сгорела, басмачи ускакали, наших почуяв. Но старики и до сих пор рассказывают, что долго мимо того места ходить было страшно. Кобра даже пепелище охраняла…
Горышин замолчал и с удовлетворением отметил, что еще никто из летчиков не поднес к губам стакана с чаем.
– Товарищи, нектар остынет, – всполошился он и, звякая ложкой, стал размешивать сахар.
– Так кто же виноват, что уже остыл? – добродушно усмехнулся Иванов. – Не сам ли? Загипнотизировал своим рассказом, что твоя кобра.
Все засмеялись, а Горышин, отхлебнув глоток и прикрыв при этом глаза, сказал:
– А то вам еще одну историю, с коброй связанную, расскажу. Она короче.
– Валяй, – принимаясь за пирожное, согласился Иванов.
– Только это уже легенда, – предупредил Лева.
Дрова дружно трещали в печурке и по всей комнате распространялось благословенное тепло, понемногу навевающее на усталых летчиков сонливость. Гудел за окном ветер, и в тон ему приглушенно гудел голос Горышина.
– Жила в одном кишлаке красивая девушка по имени Гюльджан. Косы, глаза – одним словом, красавица первого класса. Ее не трогали змеи, а большая сильная кобра часто приползала в ее жилище. Приехал в кишлак великий эмир с многочисленной свитой…
– На ЗИМах или на «Волгах»? – невинным голосом спросил Алеша.
– Помолчи, – сердито осадил его рассказчик, – то же в девятнадцатом веке было. Так вот, увидал великий эмир красавицу и приказал зачислить ее, что называется, в штат своего гарема. Ему не надо было, как начальнику отдела кадров, писать аттестации, представления, готовить проект приказа и прочее. Указательным пальцем пошевелил – решение принято. Девушка та отчаянно сопротивлялась, но слуги связали ее по рукам и ногам, доставили в эмирский дворец. Ночью к ней пришел в спальню эмир. «Ты будешь моей самой любимой женой, только подари мне свои ласки», – уговаривал он. «Никогда!» – закричала девушка. Тгда эмир стал добиваться ее силой. Вдруг он почувствовал, что сбоку кто-то пристально смотрит на него. Оглянулся – кобра. Уже для прыжка изготовилась и капюшон свой до предела раздула.
– Словом, готовность номер один, – вставил Горелов.
– Затрясся эмир в испуге, окаменел и стал ее упрашивать дрожащим голосом: «Послушай, кобра, ты самая сильная и самая мудрая змея. Пощади, не отнимай меня у моего народа. Я не хочу, чтобы осиротел этот дворец и подданным некому было платить дань. Пощади, и я тебя озолочу». «Хорошо, – ответила кобра человеческим голосом и перестала раскачиваться. – Так и быть, я оставлю тебя для твоего народа. Он сам в тебе когда-нибудь разберется и сделает то, чего не сделала я. Но за то, что ты обидел мою госпожу, я должна тебя наказать. У тебя при гареме много евнухов, о великий эмир! С завтрашнего дня их станет на одного больше». Наутро великий эмир распустил свой гарем.
– Ай да история! – всплеснул руками Иванов. – Не дай бог оказаться на месте этого повелителя.
Семушкин, закрывая поддувало печурки, аппетитно зевнул.
– Интересно знать, эти самые кобры спят аль нет?
– Разумеется, спят! – убежденно воскликнул Лева.
– Тогда и нам пора на боковую. А то снова в кабины могут усадить…
Они разделись и загасили свет. Взбивая подушку, Иванов пробурчал:
– Ты бы, комсорг, почаще такие байки комсомольцам рассказывал. Успех бы имел.
Горелов подумал, что Иванов попал в самую точку. Дважды Алеша побывал на беседах Горышина с комсомольцами и дважды уносил тягостное чувство. Были эти беседы нудными, вялыми, а теперь этот же самый человек раскрылся перед ним совсем с другой стороны.
– Поспим, что ли! – сказал Иванов.
Слова его прозвучали как приказание, и воцарилась тишина. Алексей закрыл глаза и попытался уснуть. Его товарищи по дежурству быстро смолкли, и комната наполнилась ровным дыханием. А ему не спалось. Он вспомнил Верхневолжск, домик на Огородной с голубыми наличниками, мать. Тревожась, подумал: «Почему от нее так давно нет писем? Может, заболела?» Потом мысли его вернулись к Соболевке, аэродрому и к тем, кто лежал сейчас рядом на соседних койках. Как-то быстро промелькнули эти месяцы, и он, сам в то не веря, стал уже немножко другим. В нем появилось больше сдержанности, уверенности в своих силах. «Все-таки это здорово – водить в небе такую сложную машину! – признался он себе. – И ребята здесь все такие хорошие – и летчики, и техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127