Линия фронта полукольцом окружила столицу. Были взяты Ясная Поляна, Калинин и Клин, гитлеровцы стояли под самым Химкинским водохранилищем. Но давно уже не было на Западном фронте тех быстрых удачных прорывов и охватов, которые так помогли Гитлеру в первые дни войны. С боями, с огромными потерями брали теперь фашисты каждую деревеньку на переднем крае и нередко сразу же оставляли ее, не выдержав контратаки, оставляли усеянную трупами, брошенными орудиями и танками. Линия фронта коробилась: то острыми уступами врезалась в подмосковную землю там, где противнику удавалось потеснить наши войска, то проваливалась там, где контратаковали части Красной Армии. Гитлер еще надеялся на блицкриг, а Геббельс кричал о том, что к рождеству Москва будет взята. Но солдаты, ночевавшие в сырых окопах переднего края, те солдаты, что, по словам Геббельса, первыми должны были пройти по Красной площади, все реже и реже говорили о взятии Москвы.
В конце октября замелькали в сизом воздухе первые снежинки, осыпали подмосковные леса, усеяли вспаханные под пар поля. Выпал снежок и на аэродроме, и, видя, как хрустко ложится он под ноги, Демидов знающе говорил:
– А что, хлопцы, крепкая идет зима. Чую, что крепкая.
Инженер Стогов недовольно ворчал: техникам достанется, а Румянцев его успокаивал – немцам больше. Рассветы стали длинными и поздними, сумерки ранними и торопливыми. Но и за короткий день летчики демидовского полка успевали по нескольку раз слетать за линию фронта.
В субботу 30 октября из штаба поступил приказ – выделить четверку для прикрытия группы «петляковых», идущей «а бомбежку аэродрома Ватутинки.
Демидов наотрез отказался пустить в бой Василия Боркуна, решив дать ему после двойного тарана три дня отдыха; шестерка Жернакова, в которую входил теперь и Коля Воронов, должна была прикрыть на переднем крае атаку стрелкового полка. Поэтому сопровождать «петляковых» выпало Султан-хану, Алексею Стрельцову, Красильникову и Барыбину.
Как и всегда, едва лишь стали известны задания, штабная землянка превратилась в сплошной муравейник.
– Ватутинки! – кричал Воронов. – Алешка, ты идешь на Ватутинки! Да это же рукой подать до аэродрома, где мы с тобой войну начинали, где майор Хатнянский похоронен. А горючки хватит?
– Тише, Вороненок, – отвечал с ленивой неопределенной улыбкой Султан-хан, – о горючке у меня спрашивай. Начальство в бой ведет, начальство знает. На семь лишних минут горючки останется.
– А у нас дело попроще, – сказал Воронов, отмахивая со лба рыжую прядь, – до линии фронта и назад… поболтаемся над полем боя минут тридцать, и точка.
Получив последние указания, Алеша пошел на стоянку. Надо было осмотреть матчасть, принять от механика традиционный рапорт и потом сидеть в тесной кабине «ишачка» в ожидании той секунды, когда зеленая сигнальная ракета прочеркнет низкое, пепельно-серое небо над головой. Шагал он неторопливо – времени до вылета было в достатке. Подходя к самолету, услышал за спиной икающие гудки автомашины. Обернулся. Прямо на него, по траве, прихваченной слюдяной коркой утреннего заморозка, мчалась рыжая «санитарка». Он хотел было посторониться, но машина замедлила ход. Скрипнули тормоза, хлопнула дверца, из кабины выскочила медсестра с зеленой брезентовой сумкой за плечом. Варюша! Алексей остолбенел от удивления.
Растерянный, даже несколько испуганный, он не сразу бросился навстречу. А Варя торопливо, ничего не видя вокруг, бежала к нему. Преодолев смущение, он схватил ее протянутые руки в тонких трикотажных перчатках.
– Варюша, ты? Откуда?
– Вашу Лиду к танкистам перевели, – выпалила она, – муж за ней приезжал… веселый такой парень. Усач, полтавчанин…
– Значит, ты будешь нашей полковой медсестрой?
– Ну да же! А тебе не нравится?
– Да нет… что ты, – смущенно ответил Алеша. – Только расспросами теперь друзья замучат.
Варя обидчиво поджала губы.
Но он шагнул ближе и смело положил руки ей на плечи.
– Значит, вместе, Варюша, – проговорил он, – совсем мы теперь с тобой…
– Что совсем?
– Муж и жена, – счастливо засмеялся Стрельцов. – Давай всем, всем и объявим?
– Нет, подождем, – сказала она и засветилась улыбкой, – пускай лучше все знают, что ты за мной ухаживаешь и я, кроме тебя, никого, никого не признаю!.. А то начнут болтать больше, чем надо, еще тебя охладят.
Алексей молитвенно поднял руки:
– Варюша!
Она взглянула на тупоносый истребитель. Стоя на его плоскости, механик Левчуков осматривал кабину. Варины глаза стали большими и грустными.
– Летишь?
– Через полчаса, Варюша.
– Далеко? – спросила она и тотчас же устыдилась своего вопроса.
– На фронт, – беспечно ответил Стрельцов.
– Береги себя, – она опустила голову, налетевший ветерок колыхнул ее волосы, выбившиеся из-под новенькой меховой шапки. Сказала нерешительно, не поднимая глаз:
– Приходи сегодня ко мне… Я буду одна.
– Приду, Варюша. Обязательно приду, – откликнулся Алеша. – А про вылет не думай. Неопасный он! Девушка недоверчиво покачала головой:
– Ой, Алешка, чепуху ты говоришь… Сейчас все опасно. Даже вот по аэродрому ходить и то… – Она хотела что-то прибавить, но за спиной Алексея раздался гортанный голос: «Вэдомый».
– Я пойду, – быстро сказала Варя и скользнула по нему счастливыми стыдящимися глазами.
Прерывисто гудя, рыжая «санитарка» помчалась по аэродрому к лесной опушке, где ей была приготовлена стоянка и маскировочная сеть. Алеша обернулся и встретился взглядом с Султан-ханом. В грустных темных глазах горца мелькнуло какое-то ласковое недоумение. Очертив вокруг себя дугу рукой в кожаной перчатке, Султан-хан озадаченно воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120