– Каждому по сто граммов, не больше, – строго сказал Демидов и по-хозяйски оглядел стол. Потом первым взял рюмку: – Что я хочу сказать, товарищи? Давайте выпьем за победу под Москвой и за то, чтобы дожить до нашей самой большой победы над проклятым фашизмом. Мы многое вынесли, потеряли половину полка. Но согнуть нас было нельзя. Давайте же выпьем за то, чтобы и дальше быть такими… – он запнулся, подбирая слово, – крепкими, стойкими… В общем, как железо.
– Как сталь, – поправил Румянцев.
– Нет, как ртуть, – пробасил Боркун, – она вечно живая.
И они выпили.
Румянцев стоит у порога землянки командного пункта, а мимо него пробегают летчики, придерживая на ходу планшетки. Они спешат к самолетам, чтобы по первой зеленой ракете вырулить на старт, а по второй включить полный газ, снять тормоза и улететь вперед на запад с курсом 270 градусов. Румянцев остается на земле, он и даст эти две ракеты. А пока что он стоит, широко расставив ноги, крепко упираясь ими в твердый, прибитый подошвами унтов снег. Теплыми карими глазами провожает он летчиков, с радостным возбуждением думает о них:
«Демидовцы! Однополчане мои дорогие!.. Вот идете вы к своим самолетам, простые славные люди, спаянные воздушным братством. Суровое время опалило и ваши лица, и ваши сердца. Вот шагает Алеша Стрельцов. Три месяца назад пришел он в полк неоперившимся юнцом, а теперь под серыми глазами уже завязались узелки морщин. Он и голову держит сейчас по-другому, и вперед смотрит не робко и застенчиво, а смело и требовательно, как настоящий хозяин. С улыбкой, вразвалку бежит к своей голубой «семерке» повеселевший за последние дни Боркун. Подпрыгивает на ходу курчавый Леша Барыбин, ему не терпится скорее увидеть под крылом самолета линию фронта и пересечь ее. Уже сидит в кабине высокий сутуловатый Бублейников, шагает по хрустящему насту Николай Воронов. Идут в бой люди, бесконечно дорогие и близкие».
И, глядя на них, думает комиссар о том, что долог еще и труден их путь. Он только начинается здесь, под Москвой. Поведет их теперь этот путь дальше, на запад. Разные города и реки будут мелькать под металлическими плоскостями самолетов. Будут впереди и победы, отчаянные, гордые, будут и поражения, и не каждый летчик домчится на своих крыльях до скованного фашистской свастикой Берлина. Но твердо верит комиссар в горячее сердце каждого из своих однополчан, в их мужество, благородство и бесстрашие.
Зимний ветер шевелит над землянкой алое полковое знамя. Знамя вынесли на старт, чтобы каждый летчик, уходя в бой, видел его под своим крылом. Колышутся мягкие золотистые кисти, обрамляющие полотнище. Шуршит и переливается алый шелк знамени.
– Спасибо вам, демидовцы! – тихо говорит комиссар Румянцев. – Спасибо вам, сыны земли советской!
Рука с ракетницей тянется вверх. Хлопок – и зеленый огонь взмывает в низко нависшее небо, еще одна ракета – и уже отрываются с гулом от земли остроносые истребители, склонившись на крыло, проносятся над центром аэродрома, потом над горбатой штабной землянкой и, выстраиваясь, ложатся на курс. А знамя, багряное полковое знамя, колышется на ветру, и кажется, что и оно порывается взлететь вслед за ними.
Июль 1957 – март 1959 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120