Вытянув руки по швам, наблюдал он за тем, как его командир, медленно пятясь, дошел до самого обреза крыла и вдруг легко и проворно спрыгнул. Рукой в кожаной перчатке Султан-хан хлопнул его по плечу, восторженно закричал:
– Ай, кунак, ай, молодец! Не зря тебя с одними кругляшами выпустили из школы. – Умерив радость, Султан-хан сорвал с головы белый шелковый подшлемник, вытер им смуглые щеки. – Только, знаешь, милый лейтенант, чтобы в настоящий бой идти, одной ручкой управления работать мало.
Комэск сел под крыло самолета, в прохладную утреннюю тень, поджал под себя ноги. Уголки его рта дрог-кули, и было трудно понять, серьезен он или только сдерживает усмешку, не дает ей пробиться сквозь внешнюю озабоченность.
– Был один такой летчик, забыл фамилию. Тоже с кругляшами на фронт приехал. И «бочки» делал смело, и петли. А из первого боя вернулся, упал на землю да как закричит, совсем будто мулла на минарете: «Родная моя, никуда я от тебя не уйду!» И давай ее целовать. – Капитан уколол Алешу острым взглядом. – Ты как, нэ закричишь, Стрелцов, а?
– Не закричу, товарищ капитан, – насупившись, сказал Алеша.
– Посмотрим, – самодовольно рассмеялся Султан-хан, – не потому рассказал я тебе эту присказку, что трусость в тебе заподозрил. Просто она о том, что обычный полет – дело одно, а боевой – совсем другое. В обычном полете летчик-истребитель только мастером должен быть: ручкой ворочать, тумблеры переключать, за приборами следить. А в боевом мастером быть мало, там ты прежде всего человеком должен быть, умным человеком, с горячим сердцем и холодной головой. Бойцом. Понял?
Стрельцов молча кивнул.
– Вот и отлично, – одобрил Султан-хан, – теперь мы снова поднимемся в воздух, и я тебе ставлю такую задачу: лети и наблюдай. Вернемся, спрошу, что видел, как после фронтового полета.
Алеша давно заметил: его командир эскадрильи в тех случаях, когда волновался, начинал говорить с заметным акцентом. Когда же успокаивался, этот акцент совершенно исчезал, только слова Султан-хан выговаривал медленнее.
– Идет, товарищ капитан, – радостно отозвался Стрельцов.
Через несколько минут белый флажок стартера снова открыл Алеше дорогу в небо. На этот раз Султан-хан заставил его дважды пройти над самым центром города, сделать круг над железнодорожным узлом и московским шоссе. Склоняя машину то на правое, то на левое крыло, Алеша видел внизу приветливые домишки с зелеными и красными крышами, позолоченные купола церквей, черные, обгоревшие после бомбардировок кварталы, кирпичную водокачку на железнодорожном узле, вереницу груженых автомашин, мчавшихся по шоссе к фронту.
– Идем на посадку! – неожиданно скомандовал капитан.
Стрельцов быстро подвел машину к земле. Как всегда, стало радостно, когда легкими толчками застучали колеса на пробеге. Зарулив на стоянку, он вышел из кабины.
– Разрешите получить замечания? – обратился он к Султан-хану с беззаботностью курсанта, уверенного, что взлетал, пилотировал и садился он непогрешимо.
– Замечания? – переспросил серьезно Султан-хан и загадочно прибавил: – С замечаниями придется повременить.
На командном пункте их уже ждали и начштаба Петельников, и комиссар Румянцев, и капитан Боркун с Колеи Вороновым, вернувшиеся из полета раньше. Боркун локтем в бок весело подтолкнул Султан-хана:
– Ого, кунак, ты своему птенцу уже дал программу-максимум, а мы до нее не дошли.
Алеша насторожился. Румянцев отвинтил крышку белого термоса и налил холодного лимонада.
– Нате-ка, дебютант, – протянул он Стрельцову стаканчик. Алеша выпил с жадностью: после двух полетов было сухо во рту.
– Вот спасибо, товарищ комиссар.
– Вам налить, Султан-хан, глоточек?
– Можно и два глоточка. За каждый полет по глоточку, – засмеялся горец.
– А теперь к делу, – сказал Румянцев. – С лейтенантом Вороновым все ясно. Два поверочных полета он выполнил «на отлично». Лейтенанту Стрельцову был дан усложненный полет – тактический. Вот об этом пусть нам и доложит его командир.
Султан-хан покачал головой.
– Собственно говоря, доложит лейтенант Стрельцов, – уточнил он. – Я задам ему несколько вопросов.
Алеша напряженно ждал, догадываясь, что сейчас ему устроят экзамен. Чуть-чуть усмехнулись тонкие губы Султан-хана.
– Лейтенант Стрельцов, сколько церквей в центральной части города?
Алеша в удивлении раскрыл рот.
– Церквей? – вырвалось у него.
– Да, да, именно этих памятников старины, в недалеком прошлом мест отправления культа.
– Почему в недалеком прошлом? – засмеялся Боркун. – В одной служба и до сих пор идет. Сам видел бородатого батю в рясе…
Султан-хан остановил его поднятой рукой:
– Не мешай, Василий Николаевич. Отвечайте, лейтенант Стрельцов.
– Ну, кажется, четыре, – пробормотал Алеша. – Я их не считал.
– Ай как плохо. – Султан-хан неодобрительно покачал черной головой. – Во-первых, докладывая старшему, не говорят «ну». Так ишаку говорят, когда заставляют его везти на базар бурдюк с кислым молоком. Во-вторых, докладывают без «кажется», и, в-третьих, церквей все-таки шесть, а не четыре.
Алеша беспокойно заерзал на скамье и ладонями сжал коленки, обтянутые синими габардиновыми бриджами. Капитан самодовольно ухмыльнулся, будто замешательство молодого летчика доставило ему большое удовольствие.
– Пойдем дальше. Что видели на шоссе?
– Много автомашин.
– Точнее, сколько?
– Штук тридцать – сорок.
– Неверно. Более шестидесяти. А сколько труб в районе вокзала?
– Около десяти.
– Опять неверно. Всего пять. А сколько эшелонов стояло на узле?
– Один эшелон под парами, другой головой на север, паровоза нет, – бойко доложил Алеша и густо покраснел, потому что его слова покрыл дружный взрыв хохота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120