Комаров крепко обнял Воронова. Тот неловко высвободился и стоял, широко улыбаясь.
– Чего зубы скалишь? – смеясь, спросил Комаров.
– Да больно здорово вы его срубили, товарищ генерал, – весело отозвался Воронов. – Мы всем полком любовались.
Комаров улыбнулся и кокетливо, будто не о воздушном бое шла речь, а о туре вальса, передернул плечами.
– Ах, «мессер», – сказал он, как бы отмахиваясь от чего-то назойливого, – где он там завалился?
– Километрах в пятнадцати от аэродрома, не дальше, – наметанным глазом определил Султан-хан, еще раз посмотрев в ту сторону, где уже слабел и распадался рассеиваемый ветром столб дыма.
– Демидов, посмотрите потом документы убитого летчика, если они не сгорели, – деловито распорядился генерал, – фамилия, имя, из какой эскадры. – Комаров шумно вздохнул, и его энергичное подвижное лицо посуровело. – Так, говорите, здорово? – Он посмотрел на летчиков. – Нет, дорогие товарищи, вовсе не здорово. Восхищаться тут, прямо скажу, нечем. Чего же хорошего, если генерал, командующий военно-воздушными силами целого фронта, тихо и мирно летит в свой собственный авиационный тыл, а какой-то фашистский сопляк пытается его сбить, как обыкновенную куропатку. Впрочем, ладно, – оборвал он самого себя. – Демидов, собирайте народ.
Алеша Стрельцов вместе с Вороновым спустился в штабную землянку, забитую летчиками. Сели в дальнем углу у добротно сколоченных бревен, приятно пахнущих душистой смолой.
– Ну как? – тихо спросил Алеша, имея в виду генерала.
– Молодец старикан, – улыбнулся Воронов, – ничуть не сдал. Только под глазами мешочки. Достается, видать!
– А ты как думаешь? Разве авиацией такого фронта легко командовать?
Под потолком землянки висели четыре лампы. Свет, как на качелях, скользил по огромной карте Западного фронта, прибитой к стене лейтенантом Ипатьевым. От самого Бреста до Гжатска эта карта была заштрихована зловещим черным цветом. С юга и юго-запада широкие черные стрелы врезались в расположение советских войск.
Сдвинув белесые брови, генерал с минуту напряженно смотрел на стрелы. Видел не карту – землю, обожженную артиллерийским огнем, дороги, искромсанные гусеницами гудериановских танков, трупы беженцев в кюветах с непросохшей дождевой водой, пылающие избы в разрушенных деревнях. Широкими ладонями, охватывая сразу все свое лицо от висков до подбородка, провел по гладко выбритым щекам, словно желая поскорее освободиться от этого видения. Встал и резко, совсем не тем добродушным тоном, каким только что разговаривал на летном поле, окликнул командира полка:
– Демидов! Здесь только летчики?
– Да, товарищ генерал.
– Хорошо. Закройте дверь. Разговор у нас с глазу на глаз. Здесь он начнется, здесь должен и умереть.
Комаров прошелся вдоль стола. Три шага вперед, три назад – и все, дальше уже сидят летчики.
– Товарищи, – негромко произнес Комаров. – Враг для служебных совещаний установил нам жесткий регламент. Да и нет сейчас нужды в длинных речах. Прежде всего, от имени командующего фронтом великое вам спасибо за успешное перебазирование. Вы сберегли тридцать три самолета. А что стоит каждый из них сейчас, когда фашисты под Москвой, сами знаете. Я с вами откровенен. Когда стало известно, что нет сил удержать до утра район аэродрома, в штабе фронта не поверили, что вы, в подавляющем своем большинстве никогда не летавшие ночью, сумеете перебазироваться. Мы разрешили Демидову уничтожить часть самолетов, чтобы они не попали в руки врага. Думали, не перелетите вы, побьетесь, и… приятно ошиблись. Утром я докладываю командующему фронтом, что демидовцы перелетели все до единого, а маршал не верит. Велел представить к ордену лейтенанта Бублейникова. Того, что раненным довел машину. И еще вот что, – Комаров достал из кармана небольшую коробочку, – это из личной аптеки начальника медслужбы фронта. Отдайте Бублейникову. Какое-то новое лекарство. – Он бережно передал коробочку в руки Демидову. – А теперь к делу. Вот что, товарищи летчики, – Комаров взял тонкую указку, подошел к карте, – после перебазирования даю вам двое суток на отдых. Отоспитесь, приведете в порядочек и себя, и свою боевую технику. Получше отдохните, потому что впереди бои, и более суровые, чем те, что остались у вас за плечами. Говорят, солдат должен знать лишь ту обстановку, какая сложилась на участке его роты или батальона. Может, здесь и есть своя логика, но я от такого правила хочу сейчас отступить. Вы – командиры нашей Красной Армии. Вы – особые солдаты, и знать должны куда больше. – Комаров положил на стол указку, сжал руку в кулак. – Вот так вот хотят нас зажать фашисты. Не буду скрывать – над нашей столицей нависла смертельная опасность. Отступать нам дальше некуда. За плечами Москва. Вот карта: танки Гудериана уже под Калугой. Пал Орел, о чем завтра вы узнаете из сводки Совинформбюро. Под угрозой Гжатск. Очевидно, и с этого аэродрома придется вас перебазировать.
– Куда же? – горько спросил Боркун.
– На один из подмосковных аэродромов. Будете сидеть в черте города.
– Что-о?! – вскочил, весь дрожа, Султан-хан. – И эту территорию оставим без боя?
– Спокойнее, капитан, – хмуро остановил его Комаров. – Каждый метр земли от Гжатска до Москвы будут защищать наша пехота, наши танкисты и артиллеристы до последней капли крови.
– А мы? Нас почему в тыл? – нестройно загудели летчики.
– Тихо! – уже строже перебил их Комаров. – Командующего все-таки дослушать надо. Вашему истребительному полку штаб фронта доверяет самую ответственную задачу. Вы будете защищать небо Москвы. Думаете, воздушные бои только здесь, на фронте, а небо Москвы тихое и спокойное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120