– Да? Но фашисты никогда не ходят в лес в одиночку.
Большаков посмотрел в узкое лицо майора и презрительно усмехнулся.
– А вы их, этих фашистов, живыми при оружии когда-нибудь видели, товарищ майор? Или только на допросах?
– Капитан, не дерзите! – тонко выкрикнул следователь и ребром ладони ударил по столу. – Вы увиливаете от прямого объяснения. В вашу историю с фельдфебелем я не верю.
– Если не верите, зачем же спрашивать, – вспылил и Большаков. – И вообще я не понимаю, для чего вся эта процедура. Разве вам недостаточно, что я, советский летчик, раненным попавший за линию фронта, все сделал, чтобы вернуться в родной полк, и стою сейчас перед вамп? Разве вам недостаточно, что я снова готов совершать боевые вылеты?
Следователь поджал тонкие губы и вставил:
– Если вас к ним, разумеется, допустят.
– А почему же нет! – простецки развел Большаков руками. – Мне же не вечно с этим костыликом шкандыбать. Вот заживет нога, и допустят. Ясно как божий день.
Докуренная папироса чадила в пепельнице.
– Дело не только в одной раненой ноге, – многозначительно сказал следователь. – Прежде всего мы должны выяснить, как вы провели все эти дни в тылу у противника, что делали, с кем встречались, какой характер носили эти встречи. Из ваших ответов пока что ясной картины не создается. Странная история с фашистским фельдфебелем, какой-то великодушный человек, убивающий фашиста. Имя этого человека вы почему-то назвать отказались…
В эту минуту рывком распахнулась дверь, и на пороге возникла плотная фигура полковника Саврасова.
– Что здесь происходит? – рявкнул он, с недоумением переводя тяжелый взгляд с капитана на следователя. – Вы кто такой, майор?
Усы у Саврасова стояли, что называется, дыбом, полные губы вздрагивали, и сквозь них проглядывали почерневшие от табака зубы. По всему было видно, что из штаба фронта командир полка возвратился разъяренным и сейчас не знал, на ком сорвать зло. Большаков обессиленно опустился на стул.
– Он меня сейчас назвал предателем, товарищ командир.
В желтых глазах Саврасова погас на мгновение гнев и появилось удивление.
– Тебя? Нет, подожди. Я чего-то не понимаю.
Следователь уже оправился от растерянности. Растягивая в улыбке побледневшие губы, сказал:
– Здесь и понимать-то нечего. Вот мое удостоверение. Я начал допрашивать вашего капитана Большакова, находившегося на вражеской территории.
– Подождите, – прервал его Саврасов, коротким и властным движением руки отводя в сторону протянутую коленкоровую книжечку. – Значит, вы допрашиваете моего летчика?
– К сожалению, вынужден, товарищ полковник.
– Значит, вы допрашиваете, – не слушая его, с нарастающим бешенством продолжал Саврасов, – а я, командир полка, ничего об этом не знаю. Значит, я для вас, выходит, что трын-трава? Так вы, может быть, с этим своим мандатом и полком вместо меня командовать станете? Матчасть контролировать, маршруты готовить, на цель аэропланы водить. А?!
Саврасов рванул «молнию» на теплой меховой куртке, и она с треском опустилась, открывая грудь в орденах и Золотых Звездах. Кусая губы, он шепотом спросил:
– Вы на чем сюда приехали?
– На «виллисе».
– Садитесь на него и сейчас же отправляйтесь назад.
Следователь деловито закрыл тетрадь, застегнул шинель вздрагивающими пальцами и потянулся за фуражкой.
– Вы сорвали мне работу, – произнес он с вызовом и вышел.
Саврасов сел за письменный стол, не снимая распахнутой куртки, исподлобья посмотрел на Большакова:
– Ну, а теперь рассказывай, что натворил?
За окном послышался шум отъезжающего «виллиса». Виктор рассказал ему все, как было. Саврасов слушал с большим интересом. Несколько раз дверь отворялась и с порога раздавалось нерешительно: «Можно, товарищ командир?» – но он досадливо поднимал руку, говорил: «Нельзя». Смотрел на капитана, с любопытством выставив подбородок, пощипывал короткие густые усы.
Вечером из штаба фронта пришла лаконичная шифровка. Гвардии капитана Большакова Виктора Федоровича доставить в распоряжение полковника Одинцова. Так и значилось в ней – «доставить». Саврасов читал шифровку в присутствии начальника штаба. Он стоял посреди просторного кабинета, широко расставив ноги в лохматых унтах, твердо упираясь ими в дубовый паркет. Брови сердито ходили над переносьем.
– Нажаловался все-таки этот деятель. Вот и завертелось теперь. Подготовьте, майор, на утро «виллис». Большакова в отдел Одинцова я сам отвезу. – С хрустом сжал пальцы в кулаки и усмехнулся: – Он, видите ли, нажаловался. Ишь, страсть какая! Но ведь Саврасов в Советской Армии один? Так, что ли, начштаба?
Адъютант командующего фронтом встретил Саврасова доброй улыбкой и дружески протянул руку:
– Ну, как там поживают ваши мастера бомбовых ударов, Александр Иванович? В хвост и в гриву бьют дальние тылы противника, если верить нашей фронтовой газете?
– На сей раз нас бьют и в хвост и в гриву, – мрачно заявил полковник. – Маршал у себя? Принимает?
– В принципе нет. Но для вас постараюсь добиться исключения.
Адъютант скользнул за двойную, обитую кожей дверь и, возвратившись, ободряюще кивнул полковнику. Саврасов, успевший сбросить кожанку, порывистым, нетерпеливым движением расправил у пояса гимнастерку. Сдвинув черные брови, он решительно распахнул дверь и быстрыми смелыми шагами приблизился по длинной ковровой дорожке к столу. Ему навстречу из кресла поднялся высокий человек с красивым, скорее усталым, чем пожилым, лицом. Мягкий, добрый рот как-то не сочетался с внимательными, чуть строгими и озабоченными глазами. Густые волосы были разделены на его голове аккуратным пробором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43