У меня в запасе всего двадцать четыре часа. Двадцать четыре часа для того, чтобы создать шедевр.
Двадцать четыре часа на то, чтобы создать шедевр…
Вейн работал в студии совершенно один; работал, пока ночь не перешла в рассвет, рассвет не заиграл дневным светом; дневной свет не потух в сумерках, а сумерки не поглотила тьма следующей ночи.
Мари не беспокоила мужа, она не пыталась узнать, что вырисовывается на его холсте. Два раза за день она на цыпочках приносила ему бутерброды и кофе. Он знаком просил ее уходить и к еде не притронулся.
Мари не пыталась навести порядок в испорченной комнате, боялась нарушить тишину и помешать мужу. Вейн был поглощен холстом на мольберте, и, хотя глаза застыли в каком-то трансе, его смелая кисть уверенно наносила мазки.
Наступило утро четырнадцатого, рокового дня. Вейн отступил от мольберта, посмотрел на законченный портрет; его передернуло. Он накинул ткань на еще не просохшую картину.
А потом рухнул без сил, прямо на пол.
Мари оттащила мужа на кровать и села рядом. В середине дня Вейн ненадолго пришел в себя, проглотил горячего супа и снова уснул. Мари заметила, что в глазах мужа больше не было безумия и страха.
Она улыбалась, глядя на его спящее лицо, радовалась, что муж спокоен.
Да, все было в порядке. Можно уйти.
Когда Мари вернулась, было уже темно.
– Мари! – позвал ее Вейн. – Где ты?
– Я здесь, дорогой.
Она вошла в спальню. Вейн сидел на кровати. Безмятежность покинула его.
– Где ты была? Почему не разбудила меня?
– Я ушла. Тебе нужно было отдохнуть.
– Но у меня назначена встреча…
– Какая встреча?
– Сегодня я должен отнести новую картину.
– Отнести? Кому? – Не твое дело.
Вейн торопливо натягивал на себя одежду, он ужасно спешил.
– Я не успеваю, – бормотал он.
Мари положила руку ему на плечо.
– Что с тобой, дорогой? Что беспокоит тебя? Опять… эта женщина?
Вейн обернулся с улыбкой.
– Нет, Мари. Я выбросил эту женщину из своей жизни, из нашей жизни, навсегда. Слава Богу, что она разоблачила себя. Он предупреждал меня, что женщины с ним заодно. Теперь я верю этому. Когда я думаю о том, что хотел сделать…
Он поцеловал Мари, быстро, неожиданно.
– Ты была на моей стороне. Даже когда тыне понимала меня, ты была добра и верна мне. Теперь, когда я рассчитаюсь с ним, мы будем счастливы.
Мари не понимала, о чем ее Эктор говорил. Но поцелуй она поняла и была благодарна.
Резко зазвонил звонок.
Мари подошла к двери.
– К тебе пришли, дорогой, – крикнула она.
– Кто пришел? Ко мне?
Мари появилась в спальне.
– Я не знаю. – Она запыхалась. – Он не назвался. Говорит, у него к тебе дело. Это старик…
Вейн вышел в гостиную.
В проходе маячила тень. Тень двигалась, вошла в гостиную.
Это был древний старик из ломбарда с черепом цвета слоновой кости.
– Добрый вечер, мистер Вейн, – пробормотал он. – Если гора не идет., гм… к Магомету, тогда… гм… Магомет идет к горе.
– Меня задержали.
– Принимаю ваши извинения. Но перейдем к делу. Я пришел за портретом Он готов?
Вейн порадовался тому, что в гостиной царил полумрак. Мари не смогла прочитать алчное вожделение, сверкнувшее в этих злобных глазах существа без возраста.
– Да, он готов, – буркнул Вейн.
– Великолепно. Могу ли я… увидеть его? – осведомился старик.
– Можете. Я включу свет. Поднимите покрывало с этого мольберта.
Зажегся свет. Костлявый палец судорожно вцепился в ткань, сорвал ее. Его глазам предстал портрет.
Старик, как завороженный, уставился в свои собственные костлявые черты.
Нарисованный по памяти, в каждой своей черточке… это был настоящий оживший череп. И все же он раскрывал мерзость, гробовой ужас того, что могло быть названо Душой.
– Идиот! Что это за шутки!
Голос звучал как бы из колодца. Мари вздрогнула, а Вейн рассмеялся.
– Вы просили портрет любого живущего человека. Любого живущего. Эти слова вдохновили меня. И вот перед вами ваш портрет. Ваш собственный. Не отрицайте, что мне не удалось отразить вашу душу. Она издевается над вами прямо с холста. Берите вашу мерзкую душу и убирайтесь. Я дал дьяволу то, чего он заслужил.
Старик посмотрел-посмотрел и пожал плечами.
– Я думал, что это невозможно, – сказал он – Что смертный в состоянии так провести меня…
– Так вы признаете свое поражение? – воскликнул ликующе Вейн. – Вы признаете?
– Да.
– Благодарю вас за это признание. Я уверен, его нелегко вырвать у вас. В следующий раз будьте осторожнее. Вы думали, что я уже ваш. Не так ли? Думали, что я продам вам свою душу или душу своей жены, да? Вы предупреждали меня против женщин – но в конце концов я был спасен женщиной. Она сожгла все портреты, а я сделал этот. Вы сослужили мне в итоге очень хорошую службу.
Вейн обнял Мари и смотрел, как дергается рот древнего старика.
– Да, хорошую службу, – повторил Вейн. – Я не только перехитрил вас и получил славу и власть – вы помогли мне вновь соединиться с моей женой. Наконец я понял, что такое настоящие ценности. По иронии судьбы, вы стали причиной моего духовного возрождения. Вас это не коробит?
Вейн довольно хмыкнул.
– Ну, чего вы ждете? Вот ваш портрет. Берите его.
Мерзкая физиономия, смотрящая с холста, вполне гармонировала с ее живым отражением.
Старик ухватился, было, за мольберт, но вновь повернулся к художнику.
– Между прочим, – сказал он, – одна маленькая деталь. Чтобы придать нашей сделке законный вид, я хотел бы получить обратно маленькую голубую расписку, которую я вам выдал.
– Хорошо. И тогда с вами будет покончено.
Вейн вошел в спальню.
– Мари, – позвал он. – Куда ты повесила мой плащ? Там в кармане была квитанция…
Мари подошла к двери.
1 2 3 4 5 6