Через несколько часов подъехали два тягача. Танк зацепили тросами и, изрядно повозившись, с трудом вытянули из ямы. Его затащили на большой лист железа, привезенный тягачами, и вместе с погибшим экипажем увезли с передовой.
Десяток солдат начали разбирать доски и бревна разрушенного блиндажа и вытаскивать трупы погибших в нем несколько дней назад артиллеристов. Они распарывали ножами на груди мертвецов пропитанную смерзшейся кровью одежду и обламывали опознавательные жетоны. Иногда приходилось основательно поработать штыком, прежде чем удавалось отковырнуть цинковый медальон, вмерзший в лед изувеченного тела. Руководивший этой работой гауптшарфюрер обтирал отломанные половинки рукавицей и нанизывал их на шнурок. Потом они будут добавлены к другим таким же, и очередная увесистая связка этих траурных половинок отправится в дивизионную канцелярию. По выбитым на них номерам будет точно установлено имя каждого солдата и составлена соответствующая бумага. Вторая половинка жетона оставалась на трупе и отправлялась с ним в могилу.
– На черта нам этот русский танк? – спросил Рейнеке, когда они с Ротманном шли в свою часть и видели всю эту возню. – У нас что, своих нет?
– Ну здесь, как видишь, почти нет. А русских вон сколько, – Ротманн показал рукой в сторону леса.
Десятки «тридцатьчетверок» и «кавэшек» стояли повсюду. Одни были изуродованы взрывом и пожаром, у других – только перебита гусеница. Затея Теодора Эйке обзавестись несколькими грозными «Т-34» или «КВ» успеха не имела, но позже Ротманн слышал, что в дивизии «Дас Рейх» было целое подразделение на базе трофейных советских «тридцатьчетверок».
В конце апреля 1942 года Алефельд бросил остатки дивизии «Тотенкопф» в прорыв навстречу войскам генерала фон Курцбаха, и кольцо «Демянского котла» было пробито тонким «Рамушевским коридором». Много месяцев стенки этого коридора обороняли эсэсовцы Эйке. Сам он вскоре всё же был отправлен в Германию для поправки здоровья. Хлипкая связь с внешним миром восстановилась, однако до окончательной деблокады оставался еще почти год. Когда же дивизию братьев Ротманн в октябре сорок второго окончательно выводили с передовой, в ней насчитывалось 3000 человек при штатной численности 15 400.
Весь остаток дня и всю последующую ночь Антон промаялся в камере, где не было даже самого маленького окошка. Он не знал, сколько в данный момент времени и, вообще, день сейчас или ночь. Два раза ему приносили еду – хлеб с холодной тушеной капустой и что-то среднее между эрзац-чаем и эрзац-кофе. В эти моменты он спрашивал у охранника время, и тот равнодушно отвечал. Последний раз было семь часов вечера.
Интересно получается, думал Антон, если Роммель останется жив, то ему, Антону, как сказавшему неправду, не поздоровится. Если же полководец будет убит – из него и вовсе вытрясут всю душу, потому как ничего другого из него вытрясти уже будет нельзя. Только бы он не ошибся! Он вдруг вспомнил какой-то старинный анекдот, в котором один тип рассказывал не то врачу, не то кому-то еще, что предпочитает лечиться по медицинским справочникам, на что тот ответил, что он умрет от опечатки. «Совсем про меня», – подумал Антон.
Ночью он явственно услышал вой сирены и почти сразу отдаленные разрывы. Англичане, подумал Антон. Он где-то читал, что днем Германию бомбили в основном американцы, а ночью – англичане. «Вот грохнут они меня здесь за двадцать два года до моего рождения, и что произойдет? – думал он. – Распадется связь времен? Что-то не похоже. А может, и нет вовсе никакой проблемы с парадоксами причины и следствия? Меня, как щепку, отбросило назад во времени, но упал я в ту же реку и плыву в том же направлении – от прошлого к будущему. А сделать мне здесь что-нибудь существенное просто не дадут. Накроют бомбой, и конец эксперименту».
Но бомбили где-то далеко в стороне, и Антон, так и не дождавшись конца канонады, заснул, скрючившись от холода и забившись под одеяло с головой. Тусклый свет в его каземате так и не был выключен.
О наступлении нового дня Антон узнал по звуку шагов где-то наверху, глухим голосам и изредка хлопающим дверям. Он проснулся от холода и долго не понимал, где он и что с ним. Наконец, всё вспомнив и еще раз ужаснувшись всей трагичности и невозможности своего положения, он долго лежал, поглощенный своими думами. «Черт возьми, а ведь они могут передать сообщение далеко не сразу. О гибели Гюнтера Прина вообще оповестили народ месяца через полтора. Правда, здесь случай другой. Похороны Роммеля состоялись в двадцатых числах, значит, тянуть не будут».
Завтрак не отличался от вчерашнего ужина. Охранник, рыжий парень в форме эсэсмана, вероятно, контуженый или заторможенный от природы, на вопрос Антона о том, пришел ли герр Ротманн, с ухмылкой сказал, что Ротманна еще нет, а вот Хольстер уже здесь. Кто такой Хольстер, Антон не знал, но ему показалось, что где-то он уже слышал это имя. «Будем надеяться на лучшее, – успокоил он себя. – Во всяком случае этот штурмбаннфюрер пока ведет себя достаточно спокойно. Учитывая, что их тут бомбят по ночам, его поведение даже вполне уравновешенное».
Антон родился в 1966 году в Иркутске, где и прожил всю, но, как ему казалось, еще далекую до завершения жизнь. Во всяком случае так он считал до недавнего времени.
Окончив институт иностранных языков, он сразу стал школьным учителем, не пытаясь устроиться где-нибудь в более престижном месте. К работе своей он был почти равнодушен, всё свободное время посвящая различным увлечениям, периодически сменявшим одно другое. Правда, его интерес к истории, в основном к военной, возникший еще в раннем детстве, не ослабевал никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166