Шатуновская, понимавшая р
оль Берия, знавшая ему цену еще давно. Собственно говоря, цену ему знали вс
е старые партийцы Закавказья, и если бы не странная поддержка отца, котор
ой Берия ловко заручился, то его выдвижения не допустили бы ни С. М. Киров, н
и Г. К. Орджоникидзе, ни все те люди, к то хорошо знал Закавказье и ход тамошн
ей гражданской войны. Именно этих людей он уничтожил первыми же, едва пол
учив возможность это сделать… В начале тридцатых годов Реденс работал в
московской ЧК. Его высокое положение (он был в числе первых депутатов Вер
ховного Совета еще в 1936 году) позволяло Анне Сергеевне не работать, не зара
батывать на жизнь. Но она была прирожденной общественницей, и всю жизнь е
е наполняли заботы о ком-то, устройство чьих-то дел, опекание чьих-то дете
й. Она не занималась стяжательством, как это делали другие знатные «чеки
стские дамы», одетые во все заграничное; ей было не до того. «Мой муж меня и
так очень любит», говорила она, никогда не обращая внимания на сплетни. Ей
постоянно жужжали в уши об его изменах, Ц кто знает, быть может, он и не был
святым, Ц но ее это не затрагивало, ревность была не существовавшим для
нее чувством; она смеялась и повторяла: «Ах, оставьте! Мой муж любит меня, и
я люблю его, какое мне дело, происходит что-нибудь еще или нет?» И это была н
е поза, это было искренне, она верила в него, в его отношение к ней, как она в
ерила в людей вообще. Приход Берия в 1938 году в НКВД Москвы означал для Реден
са недоброе, Ц он понимал это. Его немедленно же откомандировали работа
ть в НКВД Казахстана, и он уехал с семьей в Алма-Ату. Там они пробыли недолг
о. Вскоре его вызвали в Москву, Ц он ехал с тяжелым сердцем, Ц и больше ег
о не видели… В последнее время он тоже, как и дядя Павлуша, стремился повид
аться с отцом, заступаясь за людей; была даже какая-то ссора между ними, по
словам Анны Сергеевны. Отец не терпел, когда вмешивались в его оценки люд
ей. Если он выбрасывал кого-либо, давно знакомого ему, из своего сердца, ес
ли он уже переводил в своей душе этого человека в разряд «врагов», то нево
зможно было заводить с ним разговор об этом человеке. Сделать «обратный
перевод» его из врагов, из мнимых врагов, назад Ц он не был в состоянии, и т
олько бесился от подобных попыток. Ни Реденс, ни дядя Павлуша, ни А. С. Свани
дзе не могли тут ничего поделать, и единственно, чего он и добились, это по
лной потери контакта с отцом, утраты его доверия. Он расставался с каждым
из них, повидав их в последний раз, как с потенциальными собственными нед
ругами, то есть как с «врагами»… А все они, каждый в отдельности, были чест
ны; все они говорили с отцом прямо и открыто; никто из них не умел играть на
его слабых струнах, Ц они слишком давно все его знали, они не лукавили с н
им, не считали это ни нужным, ни возможным, Ц и все они оказались в проигры
ше… После ареста Реденса Анна Сергеевна переехала с детьми в Москву. Ей б
ыла Ц в отличие от других Ц оставлена та же самая квартира; но она перест
ала допускаться в наш дом, в Зубалово, и я, тогда еще одиннадцатилетняя дев
чонка, никак не могла понять Ц куда все девались? Почему обезлюдел наш до
м? Смутные же рассказы о том, что дядя Стах оказался нехорошим человеком н
е доходили еще до моего сознания во всей полноте. Я только все больше и бол
ьше ощущала пустоту вокруг, безлюдие, и ничего мне не оставалось, кроме шк
олы и моей доброй няни… Анна Сергеевна ни на минуту не поверила, что ее муж
мог быть врагом, дурным, нечестным человеком. Не поверила она и в то, что он
расстрелян, хотя отец мой безжалостно сообщил ей это еще до войны. Он дума
л этим заставить ее поверить, что он был «враг», но она даже не представлял
а себе, что вообще такое могло произойти… Ей слишком нужно было верить в т
о, что он жив, что он честен, что он еще вернется, Ц и она в это верила. Бабушк
а и дедушка поддерживали ее, как могли. Она по-прежнему занималась делами
других, помогала, опекала. К чести ее друзей, Ц из старой партийной интел
лигенции, к которой принадлежал и ее муж, Ц все они остались с нею, никто н
е отвернулся. Ей была свойственна простота и наивность в высшей степени
честного человека, который не может и других заподозрить в дурном, поско
льку он сам-то не может быть дурным. Она часто говорила: «Пойду, навещу Кли
мента Ефремовича
Ворошилова.
(или Лазаря Моисеевича
Кагановича.
, или Вячеслава Михайловича с Полиной Семеновной
Молотова с женой.
), ведь он был так близок со Стахом еще на Украине». И она ш ла, хотя ник
то иной на ее месте, в ее прискорбном положении, не отважился бы даже подум
ать о таком шаге. Она шла, и оказывалась права: ее встречали, угощали, стара
лись утешить, говорили тепло и сердечно. Перед нею раскрывались двери, ка
к по волшебству, Ц перед маленькой, опустившейся, бессильной женщиной, ч
ья красота сохранилась только в теплых карих глазах. Она говорила мягко,
никакая сила не стояла за ее спиной, Ц наоборот, всем было известно, что о
тец мой отвернулся от нее и она не бывает больше у нас в доме. В последние г
оды войны она помогала дедушке записывать его воспоминания. Кто-то посо
ветовал ей написать свои мемуары о жизни семьи Аллилуевых, о революции
Ц впечатления юной гимназистки. Она не смогла бы написать это сама, ей не
хватило бы литературного умения. То, что она рассказала, обработала реда
ктор Нина Бам Ц и получилась книга. Мне она не казалась интересной. Воспо
минания дедушки, написанные им самим, имели индивидуальность, лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67