Он так старался, в этот ответственный момент, как бы не пер
ехитрить, и как бы не недохитрить! И это было написано на его лбу. Он подход
ил к постели, и подолгу всматривался в лицо больного, Ц отец иногда откры
вал глаза, но, по-видимому, это было без сознания, или в затуманенном созна
нии. Берия глядел тогда, впиваясь в эти затуман енные глаза; он желал и тут
быть «самым верным, самым преданным» Ц каковым он изо всех сил старался
казаться отцу и в чем, к сожалению, слишком долго преуспевал… В последние
минуты, когда все уже кончалось, Берия вдруг заметил меня и распорядился:
«Уведите Светлану!» На него посмотрели те, кто стоял вокруг, но никто и не
подумал пошевелиться. А когда все было кончено, он первым выскочил в кори
дор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громк
ий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!» Это был великолеп
ный современный тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварс
тва, лести, лицемерия, опутавшего даже отца Ц которого вообще-то трудно б
ыло обмануть. Многое из того, что творила эта гидра, пало теперь пятном на
имя отца, во многом они повинны вместе, а то, что во многом Лаврентий сумел
хитро провести отца, и посмеивался при этом в кулак, Ц для меня несомненн
о. И это понимали все «наверху»… Сейчас все его гадкое нутро перло из него
наружу, ему трудно было сдерживаться. Не я одна, Ц многие понимали, что эт
о так. Но его дико боялись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у
кого в России не было в руках большей власти и силы, чем у этого ужасного ч
еловека. Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был оче
нь сильный; речь была потеряна, правая половина тела парализована. Неско
лько раз он открывал глаза Ц взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли о
н кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, стараясь уловить слово или хотя
бы желание в глазах. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня,
Ц вряд ли он видел. Я поцеловала его и поцеловала руку, Ц больше мне уже
ничего не оставалось. Как странно, в эти дни болезни, в те часы, когда перед
о мною лежало уже лишь тело, а душа отлетела от него, в последние дни проща
ния в Колонном зале, Ц я любила отца сильнее и нежнее, чем за всю свою жизн
ь. Он был очень далек от меня, от нас, детей, от всех своих ближних. На стенах
комнат у него на даче в последние годы появились огромные, увеличенные ф
от о детей, Ц мальчик на лыжах, мальчик у цветущей вишни, Ц а пятерых из с
воих восьми внуков он так и не удосужился ни разу повидать. И все-таки его
любили, Ц и любят сейчас, эти внуки, не видавшие его никогда. А в те дни, ког
да он успокоился, наконец, на своем одре, и лицо стало красивым и спокойным
, я чувствовала, как сердце мое разрывается от печали и от любви. Такого си
льного наплыва чувств, столь противоречивых и столь сильных я не испытыв
ала ни раньше, ни после. Когда в Колонном зале я стояла почти все дни (я букв
ально стояла, потому что сколько меня ни заставляли сесть и ни подсовыва
ли мне стул, я не могла сидеть, я могла только стоять при том, что происходи
ло), окаменевшая, без слов, я понимала, что наступило некое освобождение. Я
еще не знала и не осознавала Ц какое, в чем оно выразится, но я понимала, чт
о это Ц освобождение для всех и для меня тоже, от какого-то гнета, давивше
го все души, сердца и умы единой, общей глыбой. И вместе с тем, я смотрела в к
расивое лицо, спокойное и даже печальное, слушала траурную музыку (стари
нную грузинскую колыбельную, народную песню с выразительной, грустной м
елодией), и меня всю раздирало от печали. Я чувствовала, что я Ц никуда не г
одная дочь, что я никогда не была хорошей дочерью, что я жила в доме как чуж
ой человек, что я ничем не помогала этой одинокой душе, этому старому, боль
ному, всеми отринутому и одинокому на своем Олимпе человеку, который все-
таки мой отец, который любил меня, Ц как умел и как мог, Ц и которому я обя
зана не одним лишь злом, но и добром… Я ничего не ела все те дни, я не могла п
лакать, меня сдавило каменное спокойствие и каменная печаль. Отец умирал
страшно и трудно. И это была первая Ц и единственная пока что Ц смерть, к
оторую я видела. Бог дает легкую смерть праведникам… Кровоизлияние в моз
г распространяется постепенно на все центры, и при здоровом и сильном се
рдце оно медленно захватывает центры дыхания и человек умирает от удушь
я. Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже был
о ясно, что кислородное голодан ие увеличивалось. Лицо потемнело и измен
илось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. П
оследние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была стра
шной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент Ц не знаю, так ли на
самом деле, но так казалось Ц очевидно в последнюю уже минуту, он вдруг от
крыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли
безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми
лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то до
лю минуты. И тут, Ц это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но
не могу забыть Ц тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалас
ь) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непоня
тен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился… В следующий мо
мент, душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела. Я думала, что сама з
адохнусь, я впилась руками в стоявшую возле молодую знакомую докторшу,
Ц она застонала от боли, мы держались с ней друг за друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67