чтобы мы учились исправно, чтобы нас кормили, поили, оде
вали и обували за казенный счет Ц не роскошно, но добротно и без выкрутас,
Ц чтобы нас не баловали, держали больше на свежем воздухе (в Зубалово), во
зили бы летом на юг (в Сочи, или в Мухолатку в Крыму). Это неукоснительно соб
людалось, опять же в самых общих чертах, а уж какие результаты должно было
дать все это Ц зависело исключительно от Бога и от нас самих. В связи с та
кими общими установлениями о нашем образовании, возле меня неожиданно п
оявилась, когда я поступила в школу, гувернантка Лидия Георгиевна. Я была
неприятно поражена, прежде всего, ее внешностью: она была маленького рос
та, крашенная в рыжий цвет, и горбатая. С первого же дня она вступила в пост
оянный конфликт с моей няней. Не знаю, что у них там вышло, но я увидела, что
няня, обидевшись, уходит из комнаты, а Лидия Георгиевна истерически крич
ит ей вслед: Ц „Товарищ Бычкова! Не забывайтесь! Вы не имеете права со мно
й так разговаривать!“ Я посмотрела на нее и спокойно сказала: „А вы Ц дура
! Не обижайте мою няню!“ С ней сделалась истерика. Она рыдала и смеялась, Ц
я никогда не видела подобных вещей, Ц ругала меня, „невоспитанную девчо
нку“, и мою „некультурную“ няньку. Дело улеглось, но мы с ней навеки стали
врагами. Она учила меня немецкому языку и „помогала“ делать школьные уро
ки. По сравнению с живыми, интересными уроками Наталии Константиновны эт
о было убожество, скука, зубрежка. Немецкий я, с ее помощью, возненавидела
Ц так же как и музыку Ц фортепиано, пьесы и экзерсисы, гаммы и самые нотн
ые знаки за то, что она мне их тупо вдалбливала… Пять лет она меня „воспиты
вала“, являясь каждый день, враждуя с моей невозмутимой нянькой, мучая ме
ня истериками, бесталанными уроками и бездарной своей педагогикой. Мы ве
дь привыкли к прекрасным педагогам, которых нам находила мама… Через пят
ь лет я не выдержала и взмолилась, прося отца убрать ее из дома. Отец и сам н
е симпатизировал горбунье, которая к тому же безумно кокетничала с кажды
м мужчиной. Отца от одного этого передергивало, и он освободил меня от нее
. Больше гувернанток не было. Появлялись эпизодически в доме преподавате
льницы английского языка, так как отец решил, что надо бросить все к черту
и изучать английский. Милым, жизнерадостным человеком была Татьяна Дмит
риевна Васильчикова, Ц толстуха с большой косой вокруг голо вы. Мы с ней
подружились, ездили вместе в Сочи, и уроки ее были интересны, веселы и плод
отворны. У Василия, с уходом Александра Ивановича, дела с учебой пошли все
хуже и хуже. Учителя из школы и директор ее одолевали отца письмами о дурн
ом поведении и плохой успеваемости сына. Отец разъярялся, шумел, давал Ва
силию нагоняй, ругал при этом всех Ц Власика, теток, весь дом, Ц но дело от
этого не улучшалось. В конце концов, брат перешел в артиллерийскую спецш
колу, а затем Ц в авиационное училище в Каче, в Крыму. Он уехал туда в 1939 и я о
сталась дома одна, с няней. Еще несколько слов о других своеобразных перс
онажах из нашей жизни тех лет Ц о моих „дядьках“. С 1937-го года Ц не знаю, от
цом ли, Власиком ли или решением МГБ Ц был введен такой порядок: за мной п
о пятам в школу, из школы, и куда бы я ни пошла, на дачу, в театры, следовал (не
рядом, а чуть поодаль) взрослый человек, чекист. Ему надлежало меня «охран
ять“. От кого? От чего? Сначала эту роль выполнял желчный тощий Иван Иванов
ич Кривенко. Заметив, что он роется в моем школьном портфеле и читает мой д
невник, который я носила показывать подругам, Ц я его возненавидела. Вск
оре он был заменен толстым, важным Александром Сергеевичем Волковым, кот
орый постепенно терроризировал всю школу, где я училась
Так называемая «25-ая образ
цовая школа» в Старопименовском переулке (на улице Горького). Я туда ходи
ла с 1933-го по 1943 г.
. Он завел там свои порядки. Я должна была надевать пальто не в общей
раздевалке, а в специальном закутке, возле канцелярии, куда я отправляла
сь, краснея от стыда и злости. Завтрак на большой перемене в общей столово
й он тоже отменил и меня стали уводить куда-то в специально отгороженный
угол, куда он приносил из дома мой бутерброд. Я терпела это все некоторое в
ремя, но наконец взбунтовалась. Потом появился тихий, добрый человек, Мих
аил Никитич Климов, с которым мы даже как-то подружились, несмотря на всю
неприглядность его роли… Он «топал» за мной с 1940-го года по 1944, когда этот ин
ститут был упразднен. Я была уже на первом курсе университета, и умоляла о
тца «отменить» этот порядок, сказав, что мне стыдно ходить в университет
с этим «хвостом». Отец, очевидн о, понял абсурдность ситуации и сказал тол
ько: «Ну, черт с тобой, пускай тебя убьют, Ц я не отвечаю». (Он только что вер
нулся с тегеранской конференции в декабре 1943 года и был в очень хорошем ра
сположении духа). Так, лишь в семнадцать с половиной лет я получила право х
одить одна в университет, в театр, в кино, и просто по улицам… Но с Михаилом
Никитичем мы расстались не врагами. Ему нравилось то, что мы часто ходили
в театры. Драму он очень любил, оперу Ц меньше, а больше всего изнемогал о
т консерватории, к которой я тогда пристрастилась. «Куда идем сегодня, Св
еточка?» Ц спрашивал он. И, узнав, что на концерт, хватался за голову: «О-о, о
пять на пилку дров! Ой, ну что там интересного?» Однако ему приходилось идт
и по долгу службы и он мирно засыпал, если музыка была не слишком бурной ил
и не «пиликали скрипки». Он и сейчас звонит мне иногда, как и Сергей Алекса
ндрович Ефимов и Валечка, Ц и спрашивает, как я живу, как детки и «доклады
вает» о всех своих семейных новостях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67