После маминой смерти Киров с отцом ездили отдыхать летом
в Сочи, и брали меня с собой. Осталась куча домашних, безыскусных фотограф
ий тех времен. Снимал очень недурно Н. С. Власик, сопровождавший всегда отц
а во все поездки. Вот они передо мной: на неизменном пикнике в лесу; на кате
ре, на котором катались вдоль побережья; Киров в сорочке, в чувяках, по-дом
ашнему, отец в полотняном летнем костюме. Я сама помню эти поездки Ц каки
е-то еще люди приезжали, быть может, бывал тогда и Берия. Я не помню. Но Киро
в жил у нас в доме, он был свой, друг, старый товарищ. Отец любил его, он был к н
ему привязан. И лето 1934 года прошло так же Ц Киров был с нами в Сочи. А в дека
бре последовал выстрел Николаева… Не лучше ли, и не логичнее ли связать э
тот выстрел с именем Берии, а не с именем моего отца, как это теперь делают?
В причастность отца к этой гибели я не поверю никогда. Киров был ближе к от
цу, чем все Сванидзе, чем все родичи, Реденс, или многие товарищи по работе,
Ц Киров был ему близок, он был ему нужен. Я помню, какой ужасной была весть
о гибели Сергея Мироновича, как были потрясены все у нас в доме… Его все зн
али и любили. Был еще один старый друг нашего дома, которого мы потеряли в
1936 году, Ц я думаю, не без интриг и подлостей Берии. Я говорю о Георгии Конс
тантино виче («Серго») Орджоникидзе. Это был ближайший друг семьи, живший
подолгу у нас в Зубалове. Зина Орджоникидзе была близкая мамина подруга.
Серго был человек шумный, громкий, горячий Ц настоящий грузин. Когда он в
ходил в комнату, начинали сотрясаться стены от его громкого голоса и рас
катистого смеха… Берию он хорошо знал по Закавказью и терпеть его не мог.
Он был сильным препятствием на пути Берии к власти, Ц прежде всего в Груз
ии. С выдвижением Берии наверх, очевидно, положение самого Серго стало оч
ень трудным Ц на него клеветали, желая разъединить его с отцом. Он не выде
ржал и застрелился в феврале 1936 года, Ц быть может, он вспомнил в последню
ю минуту мою маму? Его смерть долго объясняли «вредительством врачей». В
скоре умер Горький Ц и те же врачи, что лечили обоих (у Орджоникидзе были
больные почки) Ц Плетнев, Левин Ц были посажены в тюрьму… Весной 1935 года О
рджоникидзе ездил отдыхать в Крым, в Мухолатку, и взял меня с собой. Я помн
ю как он все время играл со мной и хотел, чтобы я была рядом. Но моя горбунья
, Лидия Георгиевна, уволакивала меня куда-нибудь в парк. Орджоникидзе ее т
ерпеть не мог и все удивлялся Ц откуда мне такую откопали?… За «взрослым
» столом в Мухолатке тогда собирались: Орджоникидзе, Эйхе, Ежов, постоянн
ый врач Орджоникидзе доктор Израэлит; приезжал и профессор Плетнев. Всем
досталась страшная судьба: Эйхе попал в тюрьму, врачи Ц тоже; они все пог
ибли. Ежов сначала сажал других, потом посадили и его. Серго застрелился…
Это были годы, когда спокойно не проходило месяца Ц все сотрясалось, пер
еворачивалось, люди исчезали, как тени. Об этом хорошо писал И. Г. Эренбург.
Я не буду повторять, Ц я ведь этого тогда не осознавала… Для меня, Ц дево
чки-школьницы, Ц эти годы воспринимались иначе: это были годы неуклонно
го искоренения и уничтожения всего, созданного мамой, какого-то настойч
ивого истребления самого ее духа, чтобы ничто не следовало установленны
м ею порядкам, чтобы все было наоборот… Это я видела, это я понимала, это бы
ло очевидно. Об этом я пишу, политические ана лизы пусть дают другие. И даж
е гибель таких близких друзей мамы, какими были Бухарин, Киров, Орджоники
дзе, близкими и домашними воспринималась тогда, как истребление всего, ч
то было связано с ней. Что же сделала моя мама? Развязала ли она своей смер
тью руки отцу, Ц или, может быть, сама разрушила его дух настолько, что тол
кнула его к неверию в своих старых друзей? Будь она жива Ц остановила ли б
ы она этот ужасный процесс? Не думаю, вряд ли. Но, во всяком случае, она бы не
предавала старых друзей; ее бы не смогло ничто убедить, что ее крестный от
ец Авель Енукидзе Ц «враг народа». И не был бы ее путь тогда вместе с ними?
И как смогла бы она бороться с ненавистным Берией? К чему гадать. Судьба сп
асла ее от таких тяжелых испытаний, которых бы ее душа не вынесла. Быть мож
ет, Бог уберег ее от всего этого ужаса. И даже если бы она нашла в себе силы о
ставить отца, Ц которого она любила, Ц ее судьба была бы еще страшнее; то
гда бы ей досталась еще и его месть.

13

В эти годы Ц с 1933-го вплоть до самой войны, я жила школой. Это был мой малень
кий мир Ц школа, уроки, пионерские обязанности, книги и моя комната Ц кро
шечный мирок, где обогревала меня, как уютная русская печь, моя няня. Школа
моя была прекрасной Ц она на всю жизнь дала знания, навыки, друзей; многи
х учителей невозможно забыть: Гурвица, Яснопольскую, Зворыкина, Новикова
… Книг я читала много, Ц в комнатах отца находилась огромная библиотека,
которую начала собирать мама; никто ею не пользовался, кроме меня. А няня м
оя, с ее веселым нравом, с ее добротой, мягкостью, юмором, создала вокруг ме
ня нечто вроде «воздушной подушки» из своей неподдельной любви, и это за
щищало меня от внешнего мира и от понимания того, что происходило вокруг.
Я жила вплоть до университета под колпаком, как бы за крепостной стеной, и
в особой атмосфере, созданной няней в наших с ней двух комнатах, где я зани
малась за своим столом, а она шила или читала за своим, У нас было тихо, и обе
мы не знали, как вокруг все разламывалось на куски. Няня сохранила, как мо
гла, вокруг меня то, что заведено было мамой Ц обстановку учебы, занятий,
здорового отдыха на природе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67