Либеральные
интеллигентные хозяйки научили ее не только одеваться и хорошо причесы
ваться. Ее также научили читать книги, ей открыли мир русской литературы.
Она читала книги не так, как читают образованные люди Ц для нее герои был
и живыми людьми, для нее все о чем написано, было Ц правда. Это не был вымыс
ел Ц она ни минуты не сомневалась, что «Бедные люди» были, как была бабушк
а Горького… Раз, как-то Горький приезжал к отцу в гости в Зубалово, Ц в 1930-м
году, еще при маме. Бабуся моя выглядывала в переднюю через щелку приоткр
ытой двери, и ее вытащил за руку Ворошилов, которому она объяснила, что «оч
ень хочется на Горького посмотреть». Алексей Максимович спросил ее, что
она читала из его книг и был удивлен, когда она перечислила почти все… «Ну
, а что же вам больше всего понравилось?» Ц спросил он. Ц «Ваш рассказ, как
вы у женщины роды принимали», Ц ответила бабуся. Это была правда, расска
з «Рождение человека» пор азил ее больше всего… Горький был очень доволе
н и пожал ей с чувством руку, Ц а она была счастлива на всю жизнь и любила п
отом рассказывать об этом. Видела она у нас в доме и Демьяна Бедного, но ка
к-то не восторгалась его стихами, а говорила только, что он был «большой б
езобразник»… В доме Евреиновых она жила до революции, после которой Евре
иновы вскоре уехали в Париж. Ее очень звали с собой, но она не захотела уез
жать. У нее было два сына, Ц младший умер в голодные двадцатые годы в дере
вне. Несколько лет ей пришлось прожить в своей деревне, которую она терпе
ть не могла и ругала с чувством уже привычной горожанки. Для нее это была «
грязь, грязь и грязь», ее теперь ужасали суеверия, некультурность, невеже
ство, дикость и, хотя она великолепно знала все виды деревенской работы, е
й это все стало неинтересно. Земля ее не тянула, и потом ей хотелось «выучи
ть сына», а для этого надо было зарабатывать в городе… Она приехала в Моск
ву, которую презирала всю жизнь; привыкнув к Петербургу, она уже не могла е
го разлюбить. Я помню, как она радовалась, когда я впервые поехала в 1955 году
в Ленинград. Она называла мне все улицы, где жила и где в булочную ходила, и
где «с колясочкой сидела», и где на Неве в садке «живую рыбу брала». Я прив
езла ей из Ленинграда кипу открыток с видами улиц, проспектов, набережны
х. Мы разглядывали их с ней вместе и она все умилялась, все вспоминала… «А
Москва-то прямо деревня, деревня по сравнению с Ленинградом, и никогда не
сравняется, как ее ни перестраивай!» Ц все повторяла она. В двадцатые год
ы, однако, ей пришлось жить в Москве, сначала в семье Самариных, а потом Ц д
октора Малкина, откуда ее как-то уж переманила моя мама, весной 1926 года по п
ричине моего рождения. В нашем доме она обожала троих людей. Прежде всего
Ц маму, которую, несмотря на ее молодость, очень уважала Ц маме было 25 лет
, а бабусе уже сорок один, когда она пришла к нам… Потом она обожала Н. И. Бух
арина, которого любили вообще все, Ц он жил у нас в Зубалове каждое лето с
о своей женой и дочерью. И еще бабуся об ожала дедушку нашего Сергея Яковл
евича. Дух нашего дома, Ц тогда, при маме, Ц был ей близок и мил. У бабуси бы
ла великолепная петербургская школа и выучка, Ц она была предельно дел
икатна со всеми в доме, гостеприимна, радушна, быстро и толково делала сво
е дело, не лезла в дела хозяев, уважала их всех равно и никогда не позволял
а себе судачить или критиковать вслух дела и жизнь «господского дома». О
на никогда не ссорилась ни с кем, поразительно умея всем сделать какое-ни
будь добро, и только гувернантка моя, Лидия Георгиевна, сделала попытку в
ыжить бабусю, но поплатилась за это сама. Бабусю даже отец уважал и ценил.
Бабуся читала мне вслух мои первые детские книжки. Она же была первым учи
телем грамоты Ц и моим, и моих детей Ц у нее был чудесный талант всему уч
ить весело, легко, играя. Должно быть, что-то она усвоила от хороших гуверн
анток, с которыми ей приходилось раньше жить бок о бок. Я помню, как она учи
ла меня счету: были слеплены шарики из глины и покрашены и разные цвета. Мы
их раскладывали на кучки, соединяли, разъединяли, и таким образом она нау
чила меня четырем действиям арифметики, Ц еще до появления в нашем доме
учительницы Наталии Константиновны. Потом она водила меня на занятия до
школьной музыкальной группы в доме у Ломовых, Должно быть, оттуда она пер
еняла музыкальную игру: мы садились с ней за стол и она, обладая природным
слухом, выстукивала мне пальцами на столе ритм какой-нибудь знакомой пе
сенки, а я должна была угадать Ц какой. Потом то же делала я, Ц а она угады
вала. А сколько она пела мне песен, как чудно и весело она это делала, сколь
ко она знала детских сказок, частушек, всяких деревенских прибауток, нар
одных песен, романсов… Все это лилось и сыпалось из нее, как из рога изобил
ия, и слушать ее было неслыханное удовольствие… Язык ее был великолепен…
Она так красиво, так чисто, правильно и четко говорила по-русски, как тепе
рь редко где услышишь… У нее было какое-то чудное сочетание правильност
и речи, Ц это была все-таки петербургская речь, а не деревенская, Ц и раз
ных веселых , остроумных прибауток, которые неведомо откуда она брала, Ц
может быть, сама сочиняла. «Да, Ц говорила она, незадолго до смерти, Ц был
о у Мокея два лакея, а теперь Мокей Ц сам лакей»… Ц и сама смеялась… В ста
ром Кремле 20-х, начала 30-х годов, Ц когда было много народа и полно детей, он
а выходила гулять с моей коляской, дети Ц Этери Орджоникидзе, Ляля Ульян
ова, Додик Менжинский, Ц собирались вокруг нее и слушали, как она рассказ
ывала сказки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67