Судьба дала ей повидать многое. Сначала она жила в Петербур
ге, и хорошо знала тот круг, к которому принадлежали ее хозяева. А это были
выдающиеся люди искусства Ц Евреинов, Трубецкой, Лансере, Мусины-Пушки
ны, Геринги, Фон-Дервиз… Однажды я показала ей книгу о художнике Серове Ц
она обнаружила там много знакомых ей лиц и фамилий, Ц это был круг худож
ественной интеллигенции тогдашнего Петербурга… Сколько рассказов был
о у нее в голове обо всех, кто бывал у них в доме, как одевались, как ходили в
театр слушать Шаляпина, как и что ели, как воспитывали детей, как заводили
романы хозяин и хозяйка, которые отдельно и потихоньку, просили ее перед
авать записки… И, хотя, усвоив современную терминологию, она называла св
оих прежних хозяек «буржуйками», Ц ее рассказы были беззлобны, наоборо
т, она с благодарностью вспоминала Зинаиду Николаевну Евреинову, или ста
рика Самарина. Она знала, что они не только брали у нее, Ц они ей и дали мно
гое увидеть, узнать и понять… Потом судьба забросила ее в наш дом, в тогдаш
ний еще более или менее демократический Кремль, Ц и здесь она узнала дру
гой круг, тоже «знатный», с другими порядками. И как чудно рассказывала он
а позже о тогдашнем Кремле, о «женах Троцкого», о «женах Бухарина», о Кларе
Цеткин, о том, как приезжал Эрнст Тельман, и отец принимал его в своей квар
тире в Кремле, о сестрах Менжинских, о семье Дзержинского, Ц да боже мой, о
на была живая летопись века, и много интересного унесла она с собой в моги
лу… После маминой смерти, когда все в доме переменилось, и мамин дух быстр
о уничтожался, а люди, собранные ею в доме были изгнаны, одна лишь бабуся о
сталась незыблемым, постоянным, оплотом семьи. Она провела всю жизнь с де
тьми, Ц и сама была как дитя. Она оставалась во все времена ровной, доброй,
уравновешенной. Она собирала меня утром в школу, кормила завтраком, корм
ила обедом, когда я возвращалась, сидела в соседней своей комнате и заним
алась своими делами, пока я готовлю уроки; потом укладывала меня спать. С е
е поцелуем я засыпала Ц «ягодка, золотко, птичка», Ц это были ее ласковы
е слова ко мне; с ее поцелуями я просыпалась утром Ц «вставай, ягодка, вст
авай птичка», Ц и день начинался в ее веселых, ловких руках. Она совершен
но лишена была религиозного, и вообще всякого ханжества; в молодости она
была очень религиозной, но потом Ц отошла от соблюдения обрядов, от «быт
овой», деревенской религиозности, наполовину состоящей из правил и пред
рассудков. Бог, наверное, существовал для нее все-таки, хотя она утверждал
а, что больше не верует. Но перед смертью ей все же захотелось исповедатьс
я хотя бы мне, и она рассказала мне тогда все о маме… У нее была когда-то, до
революции, своя семья, потом муж ушел на войну и в тяжелые голодные годы не
захотел вернуться. У нее умер тогда младший любимый сын ее и она прокляла
навсегда мужа, оставившего их одних в голодной деревне… Позже, узнав, где
она теперь служит, муж вспомнил о ней, и с истинно мужицкой хитростью стал
бомбардировать ее письмами, намекая о желании вернуться, Ц у нее уже был
а тогда своя комната в Москве, где жил ее старший сын. Но она была тверда, он
а презирала своего бывшего мужа. «Ишь, Ц говорила она, Ц как плохо было, т
ак исчез, и сколько лет ни слуху, ни духу. А теперь вдруг заскучал! Пускай та
м без меня поскучает, Ц мне сына надо выучить, и без него обойдусь». Муж тщ
етно взывал к ней в течение многих лет, Ц она
девичья фамилия няни была
Романова, а по мужу она была Бычкова.
Ц «Напрасно я царскую фамилию на скотскую променяла», Ц говорил
а она, не отвечала ему. Тогда он научил своих двух дочек Ц от второй жены
Ц писать ей и просить денег Ц плохо, мол, живем… Дочки писали ей и присыл
али свои фотографии Ц выпученные глаза, тупые лица. Она смеялась: «Ишь, ко
соротых каких напек!» Но тем не менее «косоротых» жалела, и регулярно пос
ылала им денег. Кому только еще из своей родни не посылала она денег. Когда
она умерла, на сберегательной книжке у нее оказалось 20 рублей старыми ден
ьгами. Она не копила и не откладывала… Бабуся держалась всегда очень дел
икатно, но с чувством собственного достоинства. Отец любил ее за то, что у
нее не было подобострастия и угодничества, Ц ей все были равны, Ц «хозя
ин», «хозяйка»; этого понятия было для нее достаточно, она не вдавалась в р
ассуждения Ц «великий» это человек или нет, и кто он вообще… Только в сем
ействе Ждановых назвали бабусю «некультурной старухой», Ц я думаю, что
такого неуважительного прозвища она никогда не получала в дворянских с
емьях, где служила раньше. Когда во время войны и еще до нее, вся «обслуга»
нашего дома военизировалась, пришлось и бабусю «оформить» соответству
ющим образом, в качестве «сотрудницы МГБ» Ц таково было общее правило. Р
аньше деньги ей платила просто сама мама. Бабуся очень потешалась когда
приходила военная аттестация «сотрудников», и ее аттестовали как… «мла
дшего сержанта». Она козыряла в кухне повару, и говорила ему «есть!» и «слу
шаюсь, ваше-ство!» И сама восприняла это как дурацкую шутку, или игру. Ей не
было дела до дурацких правил, Ц она жила возле меня и знала свои обязанно
сти, а как ее при этом аттестуют Ц ей было наплевать. Она уже насмотрелась
на жизнь, видела много перемен Ц «отменили погоны, потом снова ввели пог
оны» Ц а жизнь идет своим ходом и надо делать свое дело, любить детей и по
могать людям жить, что бы там ни было. Последние годы она болела все время,
сердце ее было подвержено постоянным стенокардическим спазмам, а кроме
того, она была ужасно тучной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67