Когда вес ее перевалил за 100 кг, она перестала
подходить к весам, чтобы не расстраиваться. Тем не менее, она не желала отк
азывать себе в пище, ее гурманство с годами превращалось просто в манию. О
на читала поваренн ую книгу, как роман, все подряд, и иногда восклицала: Ц
«Да! Правильно! Вот и мы у Самариных пломбир так делали, и еще в середину ст
аканчик со спиртом ставили и зажигали и выносили к столу в темноте!» Посл
едние года два она жила у себя дома, на Плотниковом, с внучкой, и ходила гул
ять на скверик Собачьей площадки; там собирались арбатские пенсионеры, и
вокруг ее был настоящий клуб: она рассказывала им, как она делала кулебяк
и и рыбные запеканки. Слушая ее, можно было насытиться одним только расск
азом! Она называла все предметы вокруг себя, Ц особенно пищу, уменьшител
ьными именами, Ц «огурчики», «помидорчики», «хлебушек»; «сядь, почитай к
нижечку»; «возьми карандашик». Погибла она в конце концов из-за своего лю
бопытства. Как-то сидя у нас на даче, она ждала, что покажут по телевизору
Ц это было ее любимейшее развлечение. Вдруг объявили, что сейчас будут п
оказывать приезд У Ну, и встречу его на аэродроме, и что встречать его буде
т Ворошилов. Бабусе было страшно любопытно, что это за У Ну, да и Климента Е
фремовича ей хотелось посмотреть, «сильно ли постарел», и она ринулась б
егом из соседней комнаты, забыв про возраст, про вес, про сердце, про больн
ые ноги… На пороге она споткнулась, упала, расшибла руку и очень испугала
сь… С этого началась ее последняя болезнь. Я видела ее за неделю до смерти
Ц ей хотелось «судачка свеженького», она просила достать. Потом я уехал
а и 4-го февраля мне позвонила ее внучка и, плача в телефон сказала, что «тол
ько я отвернулась на минуточку, форточку открыть Ц бабушка просила, Ц а
обернулась к ней Ц она уже не дышит!» Странное чувство отчаяния охватил
о меня… Казалось, уж все мои родные умерли, кого только я не потеряла, Ц на
до бы привыкнуть к смертям, Ц но нет, мне так больно, как будто отрезали ку
сок моего сердца… Мы посовещались с ее сыном, и решили, что бабусю надо неп
ременно похоронить рядом с мамой, на Новодевичьем. Но как это сделать
Новодевичь
е кладбище считается «правительственным», поэтому необходимо разрешен
ие высших инстанций на похороны.
? Мне дали несколько телефонов разных начальников в Моссовете и в М
К, но дозвониться было невозможно, да и как я им объясню, что за че ловек баб
уся? Тогда я ринулась звонить к Екатерине Давидовне Ворошиловой и сказал
а ей, что умерла моя няня. Бабусю все знали, все уважали. Сразу подошел к тел
ефону Климент Ефремович, заахал, огорчился… «Конечно, конечно, Ц сказал
он, Ц только там ее и хоронить. Я скажу, все будет в порядке». И мы похорони
ли ее рядом с мамой. Каждый целовал бабусю и плакал, и я поцеловала ей лоб и
руку Ц без всякого страха, без отвращения перед смертью, а только с чувст
вом глубочайшей печали и нежности к этому родному, самому родному мне су
ществу на этой земле, которое тоже уходит и покидает меня. Я и сейчас плачу
. Милый мой друг, ты понимаешь, что такое была для меня бабуся? Ах, как больно
и сейчас. Бабуся была щедрое, здоровое, шелестящее листьями дерево жизни,
с ветвями, полными птиц, омытое дождями, сверкающее на солнце Ц Неопалим
ая Купина, цветущая, плодоносящая Ц несмотря ни на что, как ни ломай ее, ка
кие бури на нее ни насылай… Ее нет уже, моей бабуси, Ц но она оставила мне п
амять о своем веселом добром нраве, она осталась в моем сердце полной хоз
яйкой, Ц и даже в сердцах моих детей, не забывающих ее тепло. Да разве ее за
будет кто-нибудь, кто знал ее? Разве забывается Добро? Никогда не забывайт
е Добро. Люди, пережившие войну, лагеря Ц немецкие и наши, тюрьмы Ц царск
ие и наши, перевидавшие все ужасы, которые только ниспосылает наш двадца
тый век, не забывают добрых, родных лиц своего детства, маленьких солнечн
ых уголков, где душа отдыхает потихоньку всю жизнь потом, как бы ей ни прих
одилось страдать. И плохо, если совсем нет у человека этих уголков, где отд
охнуть душе… Люди самые черствые и жестокие, хранят, пряча от всех, в глуби
нах своих исковерканных душ, эти уголки воспоминаний детства, какой-ниб
удь маленький «солнечный лучик». А Добро все-таки побеждает. Добро побеж
дает, хотя, увы, часто это происходит слишком поздно, и столько добрых, пре
красных людей, призванных украшать собой землю, Ц гибнет неоправданно,
неосмысленно, и неведомо Ц зачем…


* * *

Я хочу на этом кончить мои письма к тебе, мой дорогой друг. Спасибо тебе за
твою настойчивость, Ц мне одной было бы не под силу свезти с места этот в
оз. А сейчас, когда душа свалила с себя этот непосильный груз Ц мне так ле
гко Ц как будто бы я долго лезла по скалам в гору, и, наконец, выбралась, и г
оры уже Ц подо мной; ровные хребты раскинулись кругом, блестят в долинах
реки, и светит небо надо всем этим Ц ровно и спокойно. Спасибо тебе, мой др
уг! Но ты сделал и другое. Ты заставил меня снова пережить все, снова увиде
ть милых и дорогих мне людей, которых давно уже нет… Снова ты заставил мен
я биться и ломать себе голову над теми противоречивыми и трудными чувств
ами, которые я всегда испытывала к своему отцу, любя его, и страшась, и не по
нимая, и осуждая… Снова все это навалилось на меня со всех сторон, Ц и я уж
е думала, что не хватит сил говорить со всеми этими тенями, со всеми этими
призраками, вставшими вокруг тесным кругом… И так сладко было видеть их
всех снова, и так ужасно больно просыпаться от этого сна, Ц так хотелось
подольше слушать их голоса, а они вдруг умолкали и исчезали…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67