Она проснулась, прислушалась и испуганно спросила:
Ц Это наш квадрат обстреливают?
Ц Нет, нет, Ц успокоил отец, Ц но нам надо выйти из вагона.
Мы спрыгнули из тамбура и спустились вниз по крутой насыпи.
Начался артиллерийский налет. Снаряды летели в сторону поезда, либо не д
олетая до нас, либо ложась где-то вдалеке.
Вдруг Лиза поднялась с земли, вскарабкалась на верх насыпи и бросилась в
темный вагон. Отец поспешил за нею, и через несколько минут оба вернулись.

Обстрел усиливался. Сергей Сергеевич расстелил на снегу шинель и уложил
на нее дочку.
Я устроилась рядом. При каждом новом залпе девочка что-то гладила рукой и
приговаривала: «Не бойся, миленький, это не наш квадрат обстреливают. Я те
бя никому не отдам. Ты ведь мой, мой…»
Я решила, что у девочки в руках кукла.
Артиллерийский налет кончился. Проводница пригласила пассажиров в ваг
он, и поезд тронулся дальше.
Спящую девочку Сергей Сергеевич принес на руках, бережно уложил на посте
ль, отвернул подушку и взглядом пригласил меня посмотреть. Он посветил л
учом фонарика, и я увидела корочку хлеба, обрезки сыра, кружочки спитого л
имона, яичную скорлупу. А в руке у Лизы была крепко зажата горбушка черног
о хлеба. Вот за ней она и бросилась в вагон.
Ц Я знаю, что сейчас будет. Она ляжет на эту горбушку, ей лежать неудобно, н
о это сокровище отобрать у нее я не могу. Вспылит, и кончится все истерикой
. Знаете, Ц продолжал Сергей Сергеевич, Ц у нас, подводников, самое сокро
венное желание Ц отомстить за наших жен и детей. В норвежском фиорде сто
ит гитлеровский линкор «Тирпиц». Он стал пиратом Баренцева моря. Ликвиди
ровать «Тирпиц» Ц вот чего мы хотим. Командиру подводной лодки Лунину у
далось атаковать проклятый линкор, в него было попадание двух торпед, он
минимум на три месяца выходил из строя, но все же остался на плаву…
Утром, когда девочка проснулась, отец разжег спиртовку и в маленькой жел
езной кружке сварил два яйца. Лиза с жадностью проглотила одно и потянул
ась за вторым.
Отец запретил брать.
Ц Второе только через два часа, так велел доктор, ты же знаешь.
Я стала расспрашивать Лизу, куда она едет, к кому. Она очень серьезно спрос
ила меня:
Ц А вы знаете стих «Они сожгли родную хату?» Ц И, не дожидаясь ответа, без
запинки прочитала стихотворение Михаила Исаковского.
Я похвалила ее за прекрасную память, великолепную декламацию, и подобие
улыбки появилось на ее измученном лице.
Поезд приближался к Москве.

Глава 26. Мама

Я не отрывалась от окна вагона. Всюду следы погрома, учиненного войной. И з
а всем этим бесконечные человеческие жертвы.
Поезд подходит к платформе. Кто меня встретит Ц мама? муж? сын? братья? Об и
х судьбе я ничего не знаю, и это незнание терзало сердце. Я так ждала мамин
ых писем, они всегда были маяком в нашей жизни, и мне очень полюбилось мами
но слово, которым она заканчивала каждое письмо: «Кребко тебя Целую». Эта
милая ошибка умиляла сердце, и всегда приходило на ум пушкинское: «Как ус
т румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю»
Пушкин А. С. Е
вгений Онегин. Гл. 3.
. И вот эта буква «б» усиливала крепость Материнского чувства.
Где же мама? Ах, вот… Я выскакиваю из вагона. Боже мой, неужели это она? Нет, э
то ее тень. Такая худенькая, маленькая, хрупкая, а ведь совсем еще не стара
я, ей и шестидесяти нет. Рядом с нею Надюшка, мой старый друг. Мы звали ее Пам
пушкой за пышность форм, а сейчас она превратилась в тростинку с опавшег
о одуванчика. Где же муж?… Впрочем, все потом…
Мы едем домой. Москва искорежена войной, но ни в какое сравнение не идет с
Лондоном, который так меня поразил. Москву отстояли на земле и с воздуха. В
от и наш дом. Большинство окон зашиты фанерой или досками. Стекла вставле
ны только на стороне, которая выходит на улицу Горького.
Дома, как всегда, чистота и порядок и пахло натуральным кофе, от которого я
уже давно отвыкла. Мы с мамой были заядлыми «кофейницами» и все наши сере
бряные ложечки еще до войны отнесли в Торгсин в обмен на кофе. Но сейчас от
куда этот кофе?…
Разговор идет вперемежку обо всем.
Ц Где Борис?
Ц На фронте, Ц отвечает мама. Ц Но уже по дороге домой.
Ц Володя кончил десятилетку? Ц спрашиваю о сыне.
Ц Он удрал от меня в армию. Жив. На днях получила письмо.
Ц А братья?
Ц Женя (младший) недавно был здесь, сейчас по дороге на фронт. Из госпитал
я. А вот последнее Колино письмо.
Мама протянула мне открытку, грубый желтый картон. Коля-«середняк», как м
ы его называли, средний между мною и младшим Евгением. Открытка помечена
июнем сорок третьего года. В ней слова сыновней любви. Открытка заканчив
алась фразой: «Мама! Завтра в бой. Кончатся патроны, буду грызть зубами фаш
истскую гадюку… Спасибо тебе за все. Николай».
Ц Где он сейчас?
Мама тяжело вздохнула:
Ц Написала ему письмо, но мой треугольник вернулся обратно с припиской:
«Выбыл в госпиталь». С тех пор ни звука. Несколько раз писала в полевую поч
ту. Ответа нет.
Ц Мамочка, ты больна, почему так безумно похудела?
Ц Знаешь, я получала по твоему распоряжению тысячу рублей, этого хватал
о на десять килограммов картошки.
Мне стало холодно. Я переводила всю свою зарплату в валюте и считала, что м
ама с моим сыном обеспечены. Но ей валюту обменивали по твердому курсу на
рубли.
Мама весело рассмеялась:
Ц Но уж чего у нас вдоволь, так это кофе. Я была в эвакуации в Уфе, и там в маг
азинах стояли мешки с кофейными непережаренными зернами. Жители покупа
ли их, считая, что это бобы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129