Аня выскочила из-за стола. Она не могла сдержать слезы.
Тревожное томление матери обернулось бедой. А в беде она всегда сильна, сильнее всех ее близких.
- Он не арестован, он временно задержан, - выдавливает наконец из себя Надя. - Все дело в этом злосчастном чемодане. Мы его купим, вы его предъявите полиции, и все обойдется.
- Все обойдется, - машинально повторяет мать, "Все обойдется", говорила она, когда внезапно занемог Илья Николаевич. "Все обойдется", твердила она детям, когда получила сообщение об аресте Саши... "Все обойдется", - когда заболела Оля.
Мария Александровна вынула из-под пояса часы Ильи Николаевича, глянула на них, щелкнула крышкой, засунула обратно.
Наде показалось, что это щелкнуло сердце матери, закрылось на замок.
- Аня, вам надо спешить. Чай вы допьете после. Немедленно идите в магазин и без чемодана не возвращайтесь. Пойдите на Кузнецкий мост, там найдете что нужно. А я поеду в банк за деньгами. Надо действовать... Нанять адвоката... Попытаться взять Володю на поруки под залог... Все обойдется, все обойдется...
"ВЕСЬМА ВАЖНО"
Солнце над Петербургом поднималось ясное, яркое, и с первыми лучами его возникли и поползли по улицам тени. На Шпалерной мрачная тень тюрьмы покрыла и толпу женщин у кованых ворот, и девчонок, чертивших мелком на панели "классы", и мальчишек, пускавших в канавке свои первые кораблики из спичечных коробок.
Женщины, молодые и старые, в шляпках и платочках, все с узелками в руках, выстраивались в очередь. Скоро откроется окошко в толстой тюремной стене, и чиновник начнет принимать передачи для заключенных.
Мария Александровна примкнула к очереди. Впереди нее стояли три девушки. Одна - пышноволосая, с красивым русским лицом, другая - тоненькая, бледная, настоящая петербургская курсистка, и третья - брюнетка с искрометными глазами, - все разные, но что-то очень хорошее, чистое объединяло их, и лица у всех трех радостные, воодушевленные.
Распахнулась дверца в стене. Тюремщик из глубины лениво буркнул:
- Подавайте, кто там!
Женщины протягивали пакеты, бутылки с молоком, называли фамилии заключенных и молча расходились, одолеваемые тяжелыми думами.
- Кому? - задал обычный вопрос чиновник пышноволосой девушке.
- Кржижановскому Глебу Максимилиановичу.
- Кем приходитесь?
- Невеста я. - Девушка протянула узелок.
- Старкову Василию Васильевичу, от невесты...
- Ванееву Анатолию Алексеевичу, от невесты...
Мария Александровна поняла теперь, почему и в этом горестном месте у девушек светятся счастьем глаза, и ей стало немножко грустно, что нет такой славкой девушки, которая бы сказала: "Ульянову Владимиру Ильичу, от невесты".
- Следующий, - прервал мысли матери возглас чиновника.
Мария Александровна подала бутылку с молоком и пакет с сухарями.
- Ульянову Владимиру Ильичу, от матери, - сказала она и отошла от окна.
В тени, у тюремной стены, заметила девичью фигурку в длинной черной юбке, в узком жакете с пышными рукавами. Из-под маленькой неказистой шляпки на мать глядели приветливые глаза.
Мария Александровна сразу узнала ее - это Надежда Константиновна.
Надя подошла, поздоровалась.
- Мария Александровна, я получила от Владимира Ильича загадочное письмо. Он просит, чтобы я позаимствовала у вас волшебную лампу Аладдина. Это говорит вам что-нибудь?
- Нет, - недоуменно пожала плечами Мария Александровна. - Что это ему пришло в голову?
- Пожалуйста, вспомните все, что связано с этой сказкой, или с лампой, или с Аладдином. Судя по тону письма, это очень, очень важно для Владимира Ильича.
Мария Александровна потерла ладонью лоб.
- Волшебная лампа Аладдина... Лампа Аладдина... - шептала она. И вдруг улыбнулась: - Это настольная лампа, что стояла в кабинете Ильи Николаевича, ко мы давно ее продали... когда покидали Симбирск.
- Но что с нею связано, почему она волшебная? - допытывалась Надежда Константиновна, взяв под руку Марию Александровну.
Обе женщины медленно пошли вдоль тротуара.
Надежда Константиновна продолжала настойчиво допрашивать:
- Очевидно, с этой лампой связаны какие-то события. Вспомните, пожалуйста, вспомните.
И Мария Александровна вспомнила.
В далеком прошлом, когда еще был жив Илья Николаевич, зимними вечерами мать затевала с детьми игры в шарады, загадки.
Однажды Мария Александровна положила на стол листок бумаги и предложила детям прочитать на нем известное четверостишие Пушкина.
Дети по очереди вертели в руках чистый листок, просматривали его на свет, приставляли к зеркалу, но на бумаге не было никаких следов.
Володя унес листок в другую комнату и, вернувшись, сказал:
- Я прочитал в темноте, здесь написано! "Зима! крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь..."
- Не хитри, - погрозила пальцем мать.
- "Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты..." - стала декламировать Аня.
Саша сидел и, запустив пальцы в кудри, пытался разгадать мамину хитрую загадку.
- Ну что, сдаетесь? - спросила она весело.
- Сдаемся! - хором закричали дети.
- На этом листке написано четверостишие из "Руслана и Людмилы", торжественно объявила мать.
- Но это надо еще доказать! - возразил Володя.
- Изволь, - согласилась Мария Александровна. - Для этого мне нужна волшебная лампа Аладдина. Принесите ее из папиного кабинета.
Саша принес лампу под зеленым абажуром и поставил ее на ломберный стол. Аня спустила лампу-молнию, погасила ее. Глаза матери лукаво щурились. Она подняла двумя пальцами листок, поводила его над лампой и, сделав таинственное лицо, прошептала:
- Появитесь, волшебные строки!
Дети, затаив дыхание, следили за руками матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67