Коринна не просто хотела показаться вежливой: она страстно любила музыку и обладала редкостным чутьем, восполнявшим недостаток знаний. Вначале, не рассчитывая на серьезность ее суждения, Кристоф выбирал самые несложные мелодии, но когда он случайно сыграл страницу, которую сам по-настоящему ценил, то увидел, что и Коринне, без всякой подсказки с его стороны, она понравилась больше других; это было для него радостной неожиданностью. Он сказал с тем наивным удивлением, которое не умеют скрыть немцы, встретив среди французов хорошего музыканта:— Странно! У вас хороший вкус! Никогда бы не подумал.Коринна рассмеялась.Желая испытать Коринну, он стал выбирать все более и более трудные для понимания пьесы. Но ее, казалось нисколько не отпугивала смелость выражения; и после одной особенно своеобразной мелодии, в которой сам Кристоф уже начал было сомневаться, ибо так и не сумел добиться ее признания у немцев, он, к великому своему удивлению, услышал просьбу повторить сыгранное; этого мало: Коринна, вскочив со стула, спела весь пассаж по памяти, почти без ошибок! Он обернулся и в волнении схватил ее за руки.— Да вы музыкантша! — воскликнул он.Она расхохоталась и объяснила, что начинала свою карьеру певицей в провинциальном оперном театре, но один заезжий импресарио открыл в ней драматический талант и убедил вступить на новый путь. Кристоф воскликнул:— Как жалко!— Почему? — удивилась она. — Ведь поэзия — та же музыка.Она попросила Кристофа объяснить ей смысл его Lieder. Он произносил немецкие слова, а она повторяла их без всяких усилий, подражая Кристофу, перенимая движения его губ и глаз. Когда она пыталась спеть то же самое по памяти, то делала смешные ошибки; а если совсем забывала слова, то изобретала новые, варварского, гортанного звучания, и оба начинали хохотать. Она просила его играть еще и еще, и он играл; он мог бы без конца слушать ее чудный голос, трогавший какой-то особенной хрупкостью и не испорченный ремесленными уловками; она пела немного горлом, как маленькая девочка. Коринна прямо высказала Кристофу все, что думала о его музыке. Хотя она не могла объяснить, почему ей нравится одно и не нравится другое, ее суждения не были случайны. К удивлению Кристофа, как раз вещи, наиболее приближающиеся к классическим, наиболее одобряемые в Германии, не особенно привлекали ее: она учтиво хвалила их, но чувствовалось, что она к ним равнодушна. Не обладая музыкальной культурой, она не испытывала и того бессознательного удовольствия, которое доставляет любителям и художникам уже слышанное; нередко они, сами того не замечая, перенимают или ценят в новом творении формы и формулы, которые уже полюбили в старых. Коринна не жаловала также излюбленных немцами сентиментальных мелодий (или, по крайней мере, ее сентиментальность была иного рода: Кристоф еще не уловил ее неприятных сторон). Коринну не восхищали расслабленно-пошловатые мелодии, которые пользовались успехом в Германии; не понравилась ей и самая посредственная из его Lieder, которую он порывался уничтожить, так как его друзья только о ней и говорили, радуясь, что есть наконец за что похвалить его. Артистическим чутьем Коринна безошибочно узнавала мелодии, правдиво изображавшие прочувствованную страсть; ими же больше всего дорожил и сам Кристоф. Однако ее отпугивали некоторые шероховатости гармонии, которые казались естественными Кристофу; она вздрагивала и недоуменно спрашивала, «нет ли тут ошибки». Когда он говорил ей, что все правильно, она наконец решалась и приступом брала трудное место, но при этом делала губами гримаску, не ускользавшую от внимания Кристофа. Часто она предпочитала пропустить такт. Тогда он повторял его на рояле.— Вам это не нравится? — спрашивал он.Коринна отвечала, наморщив носик:— Фальшиво.— Да нет же, — возражал он, смеясь. — Это правильно! Вдумайтесь в то, что здесь выражено. Разве вы не чувствуете этого вот тут?(Он показывал на свое сердце.)Но она качала головой:— Может быть, вы и правы, но вот тут это звучит фальшиво.(Она дергала себя за ухо.)Ее возмущали слишком резкие раскаты голоса в немецкой декламации.— К чему он говорит так громко? — спрашивала она. — «Ведь он же наедине с самим собой. Разве он не боится, что соседи услышат? Получается такое впечатление (извините, вы не обидитесь?)… такое впечатление, будто он кличет паром.Кристоф не обиделся; он от души рассмеялся и признал, что в этом есть доля правды. Замечания Коринны нравились ему: таких ему никто еще не делал. Оба находили, что мелодекламация чаще всего искажает естественную речь наподобие увеличительного стекла. Коринна предложила Кристофу сочинить музыку к какой-нибудь пьесе — так, чтобы можно было читать под аккомпанемент оркестра, а местами и петь. Кристоф ухватился за эту мысль, не испугавшись трудностей ее сценического осуществления: он надеялся на музыкальность и голосовые данные Коринны. И они принялись строить планы на будущее.Было уже около пяти, когда они вспомнили о прогулке. Но в это время года рано темнеет. Прогулку пришлось отложить. Вечером Коринне предстояла репетиция в театре, куда не было доступа посторонним. Она взяла с Кристофа обещание зайти за ней завтра после обеда, чтобы все-таки совершить задуманную прогулку.
Назавтра чуть не та же сцена. Кристоф застал Коринну перед зеркалом; она сидела, свесив ноги, на высоком табурете и примеряла парик. При этом присутствовали костюмерша и парикмахер; последнему она делала указания насчет прически, прося подколоть локоны повыше. Она увидела в зеркале улыбавшегося за ее спиной Кристофа, и, не оборачиваясь, высунула ему язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158