Где-то что-то случилось. По вечерам сидим, пишем бесконечные, никому не нужные документы.
Утром дремлем, как сонные мухи, а днем, если не мотаемся по заданиям, пьем кофе, а то и пиво.
Вот такая обстановка.
Начальник вызывает меня и говорит:
- Будем знакомы, Леруа. Все данные у тебя для работы в нашем отделе есть: ты и дзюдоист, и каратист, и боксер, и снайпер. Ростом и силой тебя бог не обидел. А опыта тебе не занимать. Вот только тут помечено, - и листает какие-то бумажки, - что, как бы это сказать, не рвешься ты в пекло и вообще к работе относишься сдержанно. Но это ничего, у нас тут, если во время работы спать, можно и вечным сном уснуть. Так что переучишься. Желаю тебе успеха. Иди трудись.
Вот такая приветственная речь. Мог бы, конечно, и потеплей слова найти. Да ладно, начальники, они все одинаковые, им не угодишь.
Иду к себе в комнату и начинаю знакомиться со своими коллегами. Их трое.
Тот, для кого я "стрела" (так на нашем жаргоне называется старший в двойке), Гонсалес, среднего роста, черноволосый, черноусый. Он самый старый, ему сорок лет, и он так ни до чего не дослужился. Наверное, из-за своей болтливости. Просто поразительно, как можно столько говорить! Даже на задании в засаде, и там умудряется шепотом острить, рассказывать старые анекдоты, что-то бормотать под нос. Но опыта у него больше, чем у нас у всех, вместе взятых.
Второй, Джон, мой тезка; его, с тех пор как пришел я, стали называть Джон-маленький. В отличие от меня, Джона-большого. Еще бы, он - метр семьдесят, я - метр девяносто! Совсем молоденький, только из нашей школы, весь такой ладный, быстрый, точный Он про эту школу много рассказывал, я вам как-нибудь перескажу.
Наконец, третий - О'Нил, ирландец. Мне сдается, что мало на свете есть полиций, где бы не служил хоть один ирландец. Он - "стрела" для Джона маленького. Здоровый парень, ростом с меня, весом побольше, конечно, рыжий, спокойный, а по части болтливости вполне компенсирует Гонсалеса, если тот рта не закрывает, то этот, наоборот, раскрывает только, чтоб пожрать, в этом деле он рекордсмен. И если не поел, становится мрачным, злым, агрессивным. Выпить тоже не дурак.
Вот такая компания. Столы наши в одной комнате, и, между прочим, по ним легко догадаться, кто где сидит. У О'Нила всегда там стоит термос с чаем, какие-нибудь бутерброды, пакетики с поджаренным картофелем (а в глубинных ящиках, если покопаться, найдется и кое что покрепче чая). У Гонсалеса на столе полный хаос - бумаги, дела, журнальчики легкомысленного содержания, фотографии кинозвезд и спортивных чемпионов, рекламные проспекты... У Джона-маленького стол, как танцплощадка в парке перед грозой, - пустота полная, у него все в ящиках разложено, вынимает только когда надо.
Вот так. У меня, конечно, все выглядит нормально. Нужное под рукой, не нужное - в корзине для мусора. (Правда, я не всегда отличаю нужное от не нужного.)
День мой строится так. Встаю, полчасика занимаюсь изометрической гимнастикой, гантелями, эспандером, лезу под душ, бреюсь, одеваюсь и выхожу. Завтрак и вообще еду я готовить не люблю, хоть и умею. Захожу в кафе на углу и съедаю что под руку попадется, потом сажусь на автобус и отправляюсь в присутствие. В восемь сижу за рабочим столом. Джон-маленький уже на месте и вежливо здоровается.
О'Нил приходит с опозданием на одну-две минуты, хлопает нас по плечу так, что мы чуть не падаем со стула, и орет во все горло "Салют!". Бывают дни, когда он больше ни одного слова так и не произносит.
С опозданием минимум на четверть часа, запыхавшись, виновато оглядывая нас, влетает Гонсалес.
- Понимаешь, - бормочет он, - вот незадача. Ну что ты будешь делать? Автобус уходит, бегу, а наперерез мне кошка! И черная! Ну? Пришлось подождать, пока пройдет кто-нибудь. И назло, только какая-то старушенция плетется, пока она кошкин маршрут пересекла, два автобуса прошли! Ну? А что было делать? - в глазах его столько скорби, словно он потерял любимого человека. - Ведь черная! Я бы, конечно...
Он еще что-то бормочет, но в это время раздается сигнал, и мы двигаемся на утреннюю оперативку.
Ее проводит начальник. Он любит это делать обстоятельно, сообщает всякие цифры и факты глобального масштаба, никакого отношения к делу не имеющие. Этим, по его выражению, он "расширяет наши горизонты".
- Вы, мальчики, - говорит он (мы все для него мальчики, хотя кому-то и за сорок, и кто-то весит побольше ста кило граммов), - вы, мальчики, должны понимать, для чего служит полиция. Наша задача - борьба с преступлением! - Он говорит это с таким видом, словно открыл новую планету. - Защита нашего общества, самого демократического и свободного общества в мире, от посягательства убийц, насильников, грабителей, бандитов, фальшивомонетчиков... (он еще долго перечисляет все возможные виды преступников, но заканчивает всегда одинаково) и подрывных элементов. Запомните - подрывных элементов, всех этих экстремистов, "красных", забастовщиков, студентов, разных там демонстрантов!
Я, конечно, не очень в этих делах разбираюсь, но наш начальник, по моему, еще меньше, он всех валит в одну кучу. Я слышал краем уха, как один его коллега (тоже комиссар) как-то сказал ему: "Ты все-таки не в политической полиции служишь, а в уголовной. Вот и лови убийц и воров". А наш отвечает: "Для меня коммунист и убийца одно и то же, я бы их всех..." И так выразительно тряхнул рукой - указательный палец вытянут, большой поднят. Вот такой у нас начальник! Ему палец в рот не клади. Уж кто-кто, а он демократию защитит!
Пока он вещает, мы дремлем. Никуда не денешься, так даже лучше. Пусть выговорится, а то станет еще наши недостатки разбирать, знал я таких начальников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45