Снег ужо срывается! — Он радостно взмахнул руками и, повернув голову, рявкнул куда-то за спину:— Федотка! Итить твою мать!Встречай барина!— Позволь, Данила! — Молодой человек отстранил мужика и прошел мимо него в ворота. И только бросил через плечо:— Лошадей прими, а возчика вели накормить и на ночлег определить! Завтра утром мне возвращаться.— Слушаюсь! — вытянулся в струнку с самым довольным видом Данила. — Сей момент велю исполнить. — И поспешил к кибитке.А гость, не оглядываясь, ступил на огромный двор, заросший убитой заморозками травой и усыпанный толстым слоем опавшей листвы. По двору бродили десятка два гусей и важные толстые индюки. Молодой человек сразу отметил, что подобного беспорядка прежде не случалось. И двор вовремя убирали, и птицу держали на птичьем дворе. Но сейчас его не поразил бы даже вид свиней, копошившихся в истоптанных и загаженных птицей лужах. Все пришло в запустение, и он знал почему. По очень грустной и неприятной причине, из-за которой он вынужден был оставить учебу в университете и мчаться за тридевять земель в эти гиблые края, который он когда-то, как ему казалось, оставил навсегда.Какой-то мужик — приехавший не узнал его издалека — тащил на поводках трех огромных волкодавов. Они упирались и злобно огрызались, порываясь броситься в сторону гостя.Тот усмехнулся, даже собаки отказываются признать его за своего, а дом — тот и вовсе пялится на него грязными окнами, как на чужака, посмевшего незаконно вторгнуться в пределы усадьбы. Впрочем, так оно и есть на самом деле. Здесь ему ничего не принадлежало и уже никогда принадлежать не будет.Молодой человек брезгливо стряхнул с лацкана сюртука гусиное перышко и громко крикнул:— Данила, неси багаж в дом! — И сделал несколько шагов по пешеходной дорожке, которая шла вдоль подъездной дороги.— Сашенька! Голубчик! Александр! — Радостные крики раздались одновременно с двух сторон. И молодой человек остановился.С крыльца навстречу ему спускалась маленькая сухонькая старушка в накинутой на плечи толстой шали, а из-за угла флигеля вывернул и застыл на одном месте высокий крепкий парень в одной рубахе, домотканых портках и босиком.— Няня! — Лицо молодого человека преобразилось. Глаза его сияли, а рот растянула улыбка. — Няня! — повторил он и раскрыл ей свои объятия.Старушка прижалась к его груди, обхватила руками за плечи и запричитала сквозь слезы:— Сашенька! Радость ты наша! Удалось-таки свидеться!А матушка-то, Анна Николаевна, царствие ей небесное, не дожила, не дотерпела! — Она уткнулась лицом в грудь воспитанника, и плечи ее затряслись от горького плача.— Ну, нянюшка, ну, милая! Уймись! Слезами горю не поможешь! — Он гладил ее по спине, но старушка от его ласковых слов и уговоров плакала еще сильнее.Александр, продолжая обнимать свою старую няньку, перевел взгляд на парня, который в двух шагах от него переминался с ноги на ногу, от холодной росы они покраснели, точно гусиные лапы.— Федотка, я тебя не узнал. — Гость усмехнулся. — Ишь вымахал, выше меня на голову небось?— Да я, что я? — смутился тот. — В городе оно знамо как… Не разъешься! А у нас сметана да сало. И молока — хоть купайся в ем!— Где отец? — спросил Александр.— А где ж ему быть, извергу? — Нянька отстранилась от любимца. Глаза ее, не просохшие от слез, гневно сверкнули. — В покоях своих, сатана! Тьфу на него! — Она сердито сплюнула и перекрестилась. — Таперича ему белый свет в копейку, а то бы с самого утра криков было да ругани!— Он что, еще не встал? — удивился Александр. — Занемог, что ли, с похмелья?— Какое похмелье? — замахала руками нянька. — Удар его хватил. Вот уж три недели лежит в постели как колода.Под себя ходит. Язык совсем отнялся. Мычит только, как тот телок по весне.— Удар? — удивился Александр. — Он же никогда не болел?— А ты попей столько, — покачала головой нянька, — он, почитай, не просыхал, как маменьку похоронили!— А эта… где? — сквозь зубы процедил молодой человек, и глаза его полыхнули ненавистью.— Злыдня, что ли? Мамзелька? — справилась нянька. — Так сбегла. В ту же ночь и сбегла, как Родиону Георгиевича удар хватил.— Сбежала, значит? — Лицо Александра перекосилось. — Она знала, что я еду?— Нет, ей-богу! — старуха перекрестилась. — Как велел, батюшка, никому не сказывали! Ни барину, ни мамзельке… Только… — Она виновато посмотрела на своего воспитанника. — Только злыдня эта все золото и каменья маменькины прихватила, да двадцать тысяч рублей, да процентные бумаги, что в несгораемом шкафу хранились. Мамзелька его ключом открыла, что Родиона Георгиевич на гайтане таскали.— А «Эль-Гаруда»? Что с ней?В ответ нянька только развела руками и понурилась.Лицо Александра побелело от ярости, глаза сузились, и он грязно выругался. Нянька и Федот быстро переглянулись.Молодой человек заметил их взгляд и криво усмехнулся.— Жаль, что эта дрянь исчезла! Верно, догадалась, что придется отвечать за свои проказы! — И, направив взгляд поверх их голов в сторону дома, спросил:— Где сестра?— Полюшка? Ласточка? — расплылась в улыбке нянька. — Да где ж ей быть? В детской! С ней Федоткина сестра водится. Помнишь Настену? Такая красавица выросла! От женихов отбоя нет.— Она меня, наверно, не узнает, — сказал Александр, имея в виду отнюдь не красавицу Настену. — Сколько ей было, когда я уезжал? Чуть больше года: А сейчас где-то пять, наверно?— Правда твоя, Сашенька, — радостно закивала головой нянька, — шестой годок пошел. Красавица да умница растет, вылитая маменька.Губы молодого человека скривились. Казалось, он вот-вот заплачет. Но сдержался, не заплакал, лишь попросил:— Проводи меня к могилке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18