– Милостивый государь Дмитрий Афанасьевич, – она коснулась его руки длинными, унизанными кольцами пальцами, – к великому сожалению, мне необходимо сделать несколько срочных визитов и я вынуждена покинуть вас.
– Насколько я понимаю, графиня, вы меня выпроваживаете? – Иногда Кирдягин не боялся показаться излишне прямолинейным. Особенно, если дело касалось женщин зрелого возраста и в известной степени к нему неравнодушных. В отношении графини Буйновской у него были все основания полагать, что она влюблена в него, как кошка, и потому он решил покапризничать. – Что ж, мне ничего не остается, как раскланяться. Видно, я ошибся в своих предположениях, разговоры наши показались вам неимоверно скучными и неинтересными, раз вы предпочли мое общество делам, а не тому, о чем я так страстно мечтал все эти дни...
– Перестаньте, mon cher ami! – Графиня против его ожиданий не смутилась, не покраснела, и даже веер на сей раз не трепыхнулся в ее руках. – Изъясняйтесь попроще! Известность в свете вам принесло не умение красиво плести слова, а постельное мастерство! Вы не хуже меня знаете, с какой целью я пригласила вас в свой будуар. Мне хотелось вывести из себя графа Буйновского, о котором на каждом углу болтают, что он не покидает будуар m-lle Camille. Но теперь все изменилось. Не скрою, меня покорили ваши манеры и обходительность. Сегодня я испытала величайшее искушение и, если бы не сие послание, возможно, ваши мечты и сбылись бы. – Елизавета Михайловна посмотрела на слегка побледневшего Кирдягина. Несостоявшийся любовник, доставший из кармана сюртука золотую с эмалевым покрытием табакерку, так и застыл, сжимая ее в одной руке, а щепотку табака – в другой.
Буйновская расхохоталась:
– Не горюйте, голубчик, таких дур, как я, на ваш век хватит! Вы правы, у меня сейчас другие заботы. Через несколько дней приезжает дочь моей покойной сестры, Александра. Девица она неискушенная. В свет выезжает впервые, потому мне нужно подготовиться, все обдумать, чтобы ее представление оказалось удачным. Тем более что время на поиск достойного мужа ограничено.
Графиня заметила взгляд Кирдягина, брошенный на шампанское, улыбнулась про себя и мысленно перекрестилась. Воистину Всевышний приложил руку к тому, чтобы она вовремя получила это письмо, и тем самым отвел от соблазна – дело закончилось целованием ручек и до шампанского не дошло.
Она прекрасно разбиралась в своих слабостях и не раз испытала на себе действие благословенного шипучего напитка. Ничто так не усмиряет женскую гордыню и мужское чванство, как бокал хорошего вина. Порой он вынуждает забыть не только служебные обязанности и супружеский долг, но предает забвению величие свершений предков и полосатые гербы с коронами... Перед ним бессильны и простые смертные, и даже монаршие особы, которым иногда тоже свойственно отринуть доводы разума и подчиниться законам сердца...
Кирдягин слегка кашлянул, отвлекая графиню от ее мыслей:
– Позвольте узнать, милейшая Елизавета Михаиловна, могу ли я нанести визит и засвидетельствовать свое почтение вашей племяннице?
Графиня, свысока оглядев смазливую физиономию столичного fashionable, усмехнулась:
– Но-но, mon ami! Александра не про вашу честь! Пусть отец у нее и непутевый граф Волоцкий, но он богат, а род у них старинный и славный, так что держитесь от нее подальше!
– Но она хотя бы красива?
– Не знаю! – Буйновская, похоже, была озадачена. – Они всего-то месяца два как из-за границы вернулись, так что я никогда ее не видела. Правда, сестра моя, Ольга, слыла в свое время первой красавицей Петербурга, да и самого графа, черт бы его побрал, тоже Бог не обидел! Можно надеяться, что девочка не дурнушка, а с тем приданым, что отец за нее обещает, думаю, в девках она долго не засидится!..
...Через час после неудачного визита к графине Буйновской Кирдягин в высоком черном цилиндре, темно-синем сюртуке на вате и панталонах, счастливо избежавших зубов пакостницы Бетси и имевших, как изволил выразиться один из его приятелей, цвет упавшей в обморок лягушки, медленно прогуливался вдоль Невского проспекта. Левую руку Дмитрий Афанасьевич закинул на поясницу, правой опирался на тяжелую, инкрустированную серебром трость из мореного дуба. Изредка он лениво глядел через лорнет, небрежно кивая в ответ на приветствия многочисленных знакомых, и продолжал размеренно шествовать. Друзья и товарищи разводили в недоумении руками, не понимая причины странной меланхолии известного в свете весельчака.
А мысли Кирдягина были заняты непривычным для него делом: он размышлял, взвешивал pro et contra и даже просчитывал возможный доход от поступка, который вознамерился осуществить в самом ближайшем будущем.
Наконец сумбур, царивший в кудрявой голове отъявленного ловеласа и кутилы, несколько улегся, мысли приобрели четкость и стройность. И тогда Кирдягин, перестав витать в эмпиреях, весело щелкнул пальцами, озорно, по-гусарски, крутанул ухоженный ус и отправился в ресторацию Фельета, чтобы отобедать в компании подобных ему бездельников; там его ждали жирные устрицы, кровавый ростбиф, трюфеля и бутылочка сокрушительной красной мадеры на пару с графинчиком бархатного, подогретого лафита...
Жизнь продолжалась, а Дмитрий Афанасьевич, по обычаю, ждал от нее только праздников и подарков!
2.
– Александра, потрудись объяснить, что случилось с Кирдягиным? – Елизавета Михайловна, подобно олимпийскому марафонцу, с трудом перевела дух. – Он так быстро промчался мимо меня, что чуть не сбил с ног генерала Сахнова. Такое впечатление, что его основательно потрепали дворовые псы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16