Санитары снесли старика по лестнице вниз, мимо Силии, которая продолжала стоять на лестничной площадке, и поместили его в машину. Это, по всей видимости, могло свидетельствовать о том, что старик был еще жив, ибо помещение трупа, пусть и очень свеженького, в карету «скорой помощи», а не в специально приспособленное для перевозки мертвых тел транспортное средство, является действием незаконным, однако не существует никакого закона, никакого подзаконного акта, никаких уставных положений, никаких особых распоряжений, которые воспрещали бы вынос трупа из кареты «скорой помощи». Пострадавший, но еще живой пациент имеет полное право по пути в больницу перейти в состояние трупа, каковым правом старик и воспользовался.
В результате, Кэрридж не пришлось платить ни пенни, ни единого пенса! Врача вызвала полиция – ей и расплачиваться. Перемещение тела выполнила «скорая помощь». Уборка в комнате и затирание кровавых следов на ее красивом линолеуме более чем компенсировались квартирной платой, которую старик выдал ей на целый месяц вперед за день до происшествия. Так что Кэрридж блестяще выпуталась из всего этого неприятного дела.
Всю ночь и весь следующий день, а затем и следующую ночь с небольшими перерывами Мерфи провел, успокаивая Силию. Он довольно сердитым голосом пытался пояснить Силии, какие несказанные выгоды извлечет – или точнее уже извлекает – старик из факта своей кончины. Но все его пояснения были напрасны, ибо Силия предавалась скорби, но скорбела она не о мертвом, а – как это бывает со всеми теми, кто остается в живых, – о себе, отнюдь этого не скрывая. Мерфи сообразил, что все его речи не к месту, лишь в воскресенье утром. Более того, он понял, что все его аргументы пусты и не нужны. Они не учитывали особенностей склада характера и ума Силии, а точнее говоря, они вообще словно были обращены к какому-то совсем другому человеку.
Трудно сказать, почему Силия оказалась ввергнутой в состояние такой скорби и такого глубочайшего уныния. Вряд ли это было вызвано просто тем, что ее послеполуденному времяпрепровождению в качалке, которое она стала ценить почти столь же сильно, сколь и Мерфи до их встречи, был нанесен тяжелый ущерб. Силии почему-то постоянно хотелось подняться и осмотреть то место, где случилась трагедия. Она выходила из комнаты, подходила к лестнице, но вместо того, чтобы подняться наверх, возвращалась к себе. Ее странное поведение весьма раздражало Мерфи, о чьем присутствии она, казалось, вспоминала лишь время от времени, и когда это происходило, она набрасывалась на Мерфи с какой-то отстраненной страстью, словно ей было все равно, кто перед ней – Мерфи или кто-то другой, и не удивительно, что ему эти вспышки вовсе не нравились.
Но наконец пришел момент, когда его открытые намеки и сообщения, сделанные как бы между прочим, но с очень гордым видом, о том, что он нашел работу, пробудили в ней какой-то интерес, и она даже сподвиглась на восклицание «да:»1. Одно только слово и притом односложное. Не «неужели?», не «в самом деле?», а просто односложно «да?» Мерфи сердито схватил ее за плечи, слегка встряхнул и заставил поглядеть на себя. Ее чисто-зеленые глаза, которые она закатывала и отводила в сторону, словно подернулись желтым илом, как у козы, исторгающей из себя выкидыш.
– Посмотри мне в глаза! – вскричал Мерфи.
А она посмотрела сквозь него. Или можно выразиться и так: взгляд ее, словно мячик о стенку, ударился о него и тут же отскочил назад.
– Начиная с июня, ты постоянно твердила: найди работу, найди работу! Работа, и работа, и ничего кроме работы! Будто бы в мире все происходит лишь для того, чтобы побудить меня найти работу! А я тебе говорю, что работа – это крышка для нас обоих, ну, по крайней мере, эта работа угробит меня. Ты мне все говорила: нет, такого не случится, работа – это новое начало, я стану новым человеком, и ты станешь новым человеком, весь подлунный мир изменится, все дерьмо превратится в благовония, на небесах радости по поводу того, что Мерфи нашел работу будет больше, чем по поводу миллиардов трудяг, которые в своей жизни ничего и не знали, кроме постылой работы. Ты нужна мне как личность, а я тебе нужен только для постели, а постель заставит мужчину сделать все, что хочешь, постель – мощнейшее погоняло, поэтому ты всегда выигрываешь!
Мерфи запнулся, задохнувшись от напора чувств. Гнев, который дал ему достаточно энергии для начала своей речи, исчерпался еще до того, как он добрался до ее середины. Уже первые несколько слов отобрали у него весь запал. И так было всегда, не только с энергией и не только со словами.
Силия, отнюдь не выглядевшая победительницей, обвисла у него в руках; она мучительно-тяжело дышала открытым ртом; глаза мутные, словно испачканные, взгляд дикий.
– «Избегай усталости от…» – тихо повторила Силия фразу из гороскопа Сука, не доведя ее, правда, до конца.
– Я таскаюсь по этому гадкому городскому муравейнику, – снова заговорил Мерфи, получив энергетическую подпитку от остатков своего раздражения, – ищу работу по твоему требованию, изо дня в день, и в град, и в дождь, и в снег, и в грязь, и в сырость, и в голод… эээ… в холод, я хотел сказать, и в жару, весь истощал, штаны спадают, вынужден питаться всякой наидешевейшей дрянью, рвотным порошком, а не едой! И вот наконец я ее, работу то есть, нахожу или она находит меня, я, полумертвый от усталости и от оскорблений, истощенный до последней степени, не медля ни минуты, отправляюсь домой, тащусь, едва передвигая ноги, прихожу, ожидаю получить твои поздравления, и что получаю? «Да?» Хотя, конечно, это лучше, чем «ну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87