– Как ты сама говоришь – держи нос по ветру, – посоветовал старик на прощание… – Л этого красавца я завтра запущу высоко-высоко, за облака, так, что его и видно не будет!
Старик стал копаться в хвосте воздушного змея, свернувшегося кольцами. В мыслях он уже стоял на лугу, вглядываясь в небо, ища глазами ту точечку, которая и была его змеем, упираясь каблуками в податливую землю, сопротивляясь мощной тяге бечевки, рвущейся вверх. Силия поцеловала старика в лоб и ушла.
– Ежели будет на то Божья воля, – бормотал Келли, – улетит он так высоко, что даже с глаз скроется…
А теперь ясно, думала Силия, что нет у меня никого, кроме, может быть, Мерфи…
3
Луна, по поразительному совпадению находившаяся в своей полной фазе и одновременно в перигее, приблизилась к Земле на расстояние, наименьшее за предыдущих четыре года. Ожидались невероятно высокие приливы. А Управление Лондонского Порта беспокойства по этому поводу не проявляло.
До Мерфиевого клеткоподобного жилища Силия добралась лишь после десяти часов вечера. В его окне не горел свет, но это не обеспокоило ее, ибо она знала, что Мерфи имеет пристрастие сидеть во тьме. Она уже приготовилась звонить в дверь особым образом, известным Мерфи и оповещающим его о том, что пришла именно она, однако в этот момент дверь распахнулась сама собою и какой-то человек, от которого сильно пахло спиртным, из этой двери вывалился и после короткого колебания с грохотом помчался вниз по лестнице. К двери квартиры, в которой Мерфи снимал комнату, вела только одна лестница, и человек, источавший пьяный запах, этой лестницей и воспользовался. Двигался он несколько странно, пружинистыми прыжками, словно ему хотелось бежать, но он почему-то никак не мог отважиться на это. Силия вошла в коридор и, нашарив в темноте выключатель, щелкнула им. Но свет не загорелся – лампочку выкрутили. Она пошла дальше в темноте, медленно, с остановками, давая себе и Мерфи последний шанс.
Силия не видела Мерфи с того самого дня, когда он заклеймил работу, заявив, что работа будет концом для них обоих, и вот теперь она бредет к нему в темноте и несет фиктивную грамоту – гороскоп, составленный восточным истуканом, – открывающую путь к преуспеянию и благополучию. А он, наверное, думает о ней, как о Фурии, которая заявится, чтобы утянуть его в Тартар… или даже, как о судебном исполнителе с ордером, накладывающим арест на имущество… А идет даже не она, идет к нему сама Любовь, вот такой судебный исполнитель… Она же всего лишь понятой. Эта мысль заставила ее даже присесть на корточки в темноте, почти полной, если не считать смутных пятен света в глубине коридора… А как замечательно было у реки… ей махали флажками баржи, дымовая труба кланялась ей, буксир и толкаемая им баржа пели ей какую-то песенку, да-да, именно ей… А может быть, не ей? Но так было приятно думать, что это ей оказывают такую честь… А может быть, ей сейчас повернуться и уйти? Что это изменит? Какая разница, будет ли с их отношениями покончено ее способом или его способом? Она будет пребывать в уверенности, что это он виноват, а он будет считать, что все погибло из-за нее… А как же нежная страсть?
Силия добралась наконец до его двери. Прислушалась. Ни звука. Но и это ее не обеспокоило, ибо она знала о его пристрастии сидеть продолжительное время не только в темноте, но еще и в тишине.
Силия засунула руку в сумочку – если она нащупает монетку большим пальцем, она зайдет к Мерфи, а если указательным – уйдет прочь. На монетку наткнулся первым указательный палец, и Силия поднялась на ноги, развернулась и уже собиралась уходить, когда из комнаты Мерфи донесся какой-то пугающий звук, насыщенный таким отчаянием, что она, застыв в ужасе, даже сумочку выронила из рук. Мгновенная тишина, а потом – громкое, тяжелое дыхание, вызывающее больше жалости и сострадания, чем самый жалобный стон. Все силы враз покинули ее, и пару мгновений она не могла двинуться с места. Едва только силы к ней вернулись, она овладела собой, быстро наклонившись, нашарила сумочку на полу, подхватила ее и бросилась спасать Мерфи. По крайней мере, она считала, что ее вмешательство спасет ему жизнь. Таким образом, предзнаменование, данное монеткой, отменилось само собою.
А Мерфи в этот момент, издав душераздирающий звук, услышанный Силией, находился все на том же месте, где мы его и оставили, с той разницей, что теперь он пребывал не в кресле, а под ним. При этом его единственный контакт с полом осуществлялся через лицо, которое было к полу самым грубым образом прижато. Его позу можно было бы – правда, с очень большой натяжкой – описать как таковую, в которой на мгновение оказывается исключительно неопытный ныряльщик, входящий воду, с той существенной разницей, что руки Мерфи не были вытянуты над головой, как у ныряльщика, желающего уменьшить силу удара головы о поверхность воды, а были они заведены назад, да еще привязаны к ручкам кресла. Мерфи оказался в состоянии, в котором мог осуществлять лишь самые незначительные движения: облизывание губ, подставление другой щеки пыльной жесткости пола ну и еще некоторые другие, столь же незначительные. Из носа у него текла кровь.
Не теряя времени на излишние вопросы и размышления о том, как же такое могло произойти, Силия с величайшей поспешностью посрывала с Мерфи шарфы-путы и столкнула с него кресло-качалку. По мере того как срывались узы, Мерфи поэтапно оседал на пол, и вот наконец он улегся во весь свой рост в позе распятого. Дышал он тяжело и постанывал. Огромный розоватый невус, занимавший всю вершину правой ягодицы, буквально заворожил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87