На половину Эммы Францевны он не посягал, хотя по блеску в глазах было видно, что не отказался бы от такого удовольствия. Я же молчала, как партизан, и не обмолвилась ни про потайную дверку из малой гостиной в будуар, ни о скелете в ореховом шкафу.
Заглянули мы и во флигель. В ванной комнате, рядом с чугунной печкой глазастый Федор обнаружил крышку с кольцом, прикрывавшую лаз в погреб. Мне пришлось лезть в темноту по шаткой лесенке, пока он светил фонариком и давал ценные советы. В погребе было сыро, пахло мышами и прогнившей картошкой. Среди кадушек, бочек и глиняных битых горшков стоял деревянный ларь, обитый ржавыми полосками металла. Внутри лежали пожелтевшие от времени, рассыпающиеся в труху, листовки, прокламации и газеты "Искра".
Эмма Францевна иногда, во время раскладки пасьянса, вскользь интересовалась, не заметила ли я каких-нибудь странностей за нашим постояльцем. Я морщила лоб, теребила подбородок и ничего, кроме подозрительно хорошего аппетита, странного в нем не находила.
Дядя Осип принял пострадавшего филолога радушно, наваливал тому в тарелку горы своих кулинарных изысков, и услаждал наш слух руладами из опер.
Глаша, домашним привидением, бесшумно появлялась в своих обрезанных валенках и осуждающе ворчала себе под нос:
- Ходют тут всякие...
Аркадий Борисович заглядывал к нам значительно реже и не тратил много времени на обследование ноги больного. Он взахлеб делился с нами своим изобретением трехмерного пасьянса, и об угрозе сыграть со мной в нарды не вспоминал.
На выходные приехала Ариадна. Она подкатила на белом "Мерседесе" в сумерках. Благоухая французскими духами, она расцветила нашу компанию пестрым платьем из воздушной ткани. Мы как раз завершали ужин среди яблонь. "Царица египетская" от телячьих крикетов и артишоков а-ля крем отказалась, но откушать кофе изволила.
Не успела Глаша подать нам кофе-гляссе, как к столу подошел отец Митрофаний. Это был его первый визит после бурного разговора с Эммой Францевной.
Глаша поставила еще одну чашку, и бабушка представила Федора гостям. Ариадна с интересом стрельнула в его сторону глазами, а святой отец одарил его скупой улыбкой.
После церемонного обмена любезностями инициативу разговора взяла в свои руки Ариадна. Посетовав на бешеный ритм жизни деловой женщины, она свернула на свою любимую тему:
- В моду опять входят шляпки с вуалями. В сочетании с деловым костюмом они придают женщине кокетливый образ, заставляют нас вспомнить, что женщина - это не только символ современного бизнеса, но и вечная тайна мироздания. В повседневной жизни нам так не хватает таинственной ауры и романтики... Ах, Федор, Вы должны согласиться со мной, - сверкнула она своими черными глазами.
Федор мямлил в ответ что-то невразумительное, видимо, шляпки с вуалями и тайны женского мироздания он представлял себе с трудом.
Эмма Францевна одобрительно кивала, поигрывая бриллиантовым перстнем на пальце.
Отец Митрофаний сидел мрачный. Он воспользовался паузой в разговоре и напустился на Ариадну:
- Дочь моя, мысли твои полны суетности. Красота женщины не нуждается в ареоле таинственности. Господь создал Еву из плоти Адама не для того, чтобы она кокетством возбуждала низменные инстинкты. Она есть продолжательница рода Адамова, а все остальное - от лукавого.
- Вы хотите сказать, святой отец, что женщина - это машина для воспроизведения потомства?! Что женщина - это свиноматка?! Мне претит Ваш мужской шовинизм!..
Не знаю, чем бы кончилась перепалка. Боюсь, их спор мог перейти в потасовку, но в дело вмешалась Эмма Францевна. Она тактично перевела разговор на биографию монаха Авеля.
Отец Митрофаний залился соловьем и поведал, что с юности Василий Васильев мечтал уйти в пустыню на службу Богу. А услышав в Евангелии Христа Спасителя слово: "...аще кто оставит отца своего и матерь, жену и чада и вся имени Моего рода, тот сторицею вся приимет и вселится в царствие небесном", он покинул жену, на которой был насильно женат, и троих сыновей, и пустился в странствия.
Батюшка мог еще долго смаковать житие излюбленного монаха, но нас закусали комары, и аудитория потеряла интерес к его лекции.
Отец Митрофаний откланялся, Эмма Францевна и Ариадна под ручку вплыли в дом, а я вывела на вечернюю прогулку Гошу. Федор вызвался составить мне компанию, и я, скрипя сердцем, согласилась. С одной стороны, вдвоем веселее, а с другой, - мое плечо уже покрылось мозолью.
Гоша резвился в травах, а мы стояли на тропинке и молчали. Федор опирался на трость, но меня держал за плечи на случай внезапной потери равновесия.
- ... или отец Митрофаний попадет в расстриги, или из Ариадны получится шустрая попадья, весь приход в свои руки возьмет, - сказал он, продолжая какую-то свою мысль.
Я удивленно воззрилась на него.
- Федя, ты, по-моему, загнул. Они же, как кошка с собакой, ни одна встреча не проходит без словесной поножовщины. Если бы не вмешательство Эммы Францевны, отец Митрофаний лишился бы бороды, а Ариадна - шикарной прически и макияжа.
- Молодая ты еще, Лизавета Петровна, - снисходительно посмотрел он на меня. - Тридцать один - разве это возраст. Поживи с мое, сразу все поймешь.
- Можно подумать, ты старый и мудрый. Сколько тебе лет?
- Тридцать три... А скажи, Лиза, кто такой: узкоплечий мужчина неприметной внешности, который каждый раз приезжает на разных машинах?
- Это Лев Бенедиктович Галицкий, добрый знакомый Эммы Францевны. А тебе зачем?
- Так, интересно... А почему он сегодня пешком пришел?
Мои брови устремились на лоб, так как появления Галицкого я не видела и о его присутствии в доме даже не подозревала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54