Однако запах смерти и нафталина доминировал. Очень хотелось задрать морду и завыть во весь голос первобытного страха. Но этот порыв пришлось в себе подавить, так как Полина неодобрительно нахмурилась на мой немой вопрос. Что поделаешь, порой приходится наступать песне на горло... Жаль, песня была бы красивой... И звучала бы в ней печаль, нежная, как тополиный пух, пронзительная, как скрип тормозов, и безнадежная, как осенний затяжной дождь... Смерть - это неподвижность, темнота, вечность! Глаза стекленеют, язык вываливается из пасти, инстинкт выживания покидает подкорку. Бр-р-р!!! Опять захотелось завыть и спрятаться куда-нибудь подальше...
Глава 3
Он пристально смотрел на меня, ожидая того момента, когда я приоткрою глаз или пошевелюсь. Я держалась из последних сил, которых хватило ненадолго.
- Гоша, ну, что ты за мучитель такой, а? Семь утра! Порядочные собаки терпят хотя бы до восьми.
Но Гоша не обратил внимания на мои утренние стенания. Он перебирал лапами, повизгивал и размахивал из стороны в сторону хвостом, изображая нетерпение. Я побоялась, что хвост в такой крутой амплитуде движения может не выдержать и оторваться. Пришлось выбираться из-под перины в утреннюю прохладу комнаты.
Отдернув тюлевую занавеску с окна, я обомлела. Окно моей светелки выходило на яблоневый сад. Время цветения уже подходило к концу, и ветерок легко срывал с веток лепестки и рассыпал их с милой непринужденностью, превращая пейзаж за окном в картину "Летний снегопад". Я поспешила одеться и удостовериться, что пейзаж за окном существует на самом деле. Моя светелка находилась в самом конце коридора, который заканчивался деревянной лестницей. Боковая дверь вывела нас на полянку и к яблоням.
Гоша носился среди деревьев, ловил зубами лепестки и дурачился, как щенок. День обещал быть погожим. На небе - ни облачка. Хотелось петь и выделывать пируэты в воздухе вместе со стрижами. Но я ограничилась пробежкой с прискоком по едва заметной тропинке, которая обогнула яблоневый сад с правой стороны, и вывела нас к флигелю.
Когда-то домик был хорош - беленький, с зелеными ставнями и красной черепичной крышей, на макушке которой красовался флюгер в виде петуха. К сожалению, флигель выглядел заброшенным и необитаемым. Штукатурка обвалилась, черепица побилась и потемнела от времени, флюгер завалился набок, ставни плотно закрыты, на двери - амбарный замок. Крапива подступила к самому крыльцу.
Дальше тропинка терялась в зарослях малинника. Мы с Гошей вернулись к яблоневому саду, и пошли вдоль посадок.
Когда яблони кончились, перед нами предстал луг, поросший разнотравьем. Гоша метался в траве, усердно демонстрируя свои охотничьи инстинкты. Один раз ему даже удалось поднять зайца. Радости было - на всю округу.
Тропинка вывела нас к речке, которую перекрывала небольшая плотинка. Вода крутила деревянное колесо. Основной механизм водяной мельницы скрывался в избушке. Сложенная из толстых бревен, слегка покосившаяся и вросшая в землю по самое окошко, она напоминала жилище лешего. К самой избушке подступали ели, переходившие дальше в дремучий лес. Однако мельница работала исправно, так как внутри домика что-то гудело. От избушки в сторону большого дома тянулись электрические провода. Тропинка в этом месте раздваивалась. Та дорожка, что вела к лесу, была еле заметна.
Гоша повел меня по утоптанной тропинке влево, вдоль речки. Дорожка, петляя в высоких травах, вывела нас к заводи, где речушка после плотины замедляла свой бег. Среди камыша, которым зарос берег, были проложены мостки к чистой воде. Мы с Гошей посидели на мостках, любуясь ровной гладью воды, по которой иногда разбегались круги от плескавшейся рыбы.
На другой стороне реки простирались поля, засаженные чем-то зеленым. У самого горизонта в утренней дымке виднелись домики населенного пункта. А чуть в стороне - церквушка, с ярко блестевшем на солнце крестом. Руки чесались запечатлеть всю эту первозданную тишину и благолепие с помощью акварели.
От мостков тропинка вела к добротному деревянному мосту через речку, а затем поворачивала обратно в сторону большого дома. Мимо хозяйственных построек непонятного предназначения она привела нас к бревенчатому дому, из трубы которого шел дым. Дверь была распахнута, и из недр избы звучал мужской бас, выводящий рулады, близкие к известной мелодии из оперы "Кармен".
Гоша потянул носом и уверенной рысью поспешил в распахнутую дверь. Я - за ним.
Одна половина избы была занята громадной русской печью, а другая столом, лавками и буфетами. Под потолком висели медные кастрюли и сковородки. А у стола в белом переднике и поварском колпаке стоял здоровенный мужик и могучими руками молотил тесто. Пахло дрожжами и сложной смесью корицы, топленого молока и горячих углей.
При нашем появлении мужик оторвался от теста и утробно загрохотал:
- Ну, здравствуй, Лизонька! Вернулась, красавица наша. Дай, поглядеть-то на тебя. Совсем дядю Осипа забыла!
Я опасливо приблизилась, а новоявленный дядя Осип вытер руки о полотенце и утопил меня в объятиях. Гоша зашелся грозным лаем из-под стола.
Новый родственник разжал объятия и повернул меня к свету.
- А что, хорошо получилось! И шовчиков не заметно. Ну, врачи, ай да молодцы! Ты и раньше-то хороша была, а теперь - хоть на конкурс красоты посылай. Все женихи в округе от любви к тебе иссохнут, - тут дядя Осип спохватился. - Ой, да ты, наверное, еще не завтракала. Сейчас я тебя побалую... - и он положил мне из кастрюльки настоящей гурьевской каши. - Садись, поешь. В больнице, небось, изголодалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54