-- Что кричишь? Я не глухой. Сказал же -- докладывайте.
-- Так я хотел по всей хворме.
-- После войны -- по всей форме. А сейчас не до этого.
Марченко вдруг легко вскочил на лавку и, быстро обернувшись, присел на подоконник. Тонкий и сухой, стремительный, он как-то весь подался вперед, будто готовился к прыжку. Из-под тонких броней поблескивали глубоко посаженные каштанового цвета глаза.
-- Ну, я слушаю.
Кузьмич и Пинчук доложили: первый -- о сдаче, а второй -- о приеме имущества.
Выслушав доклад, лейтенант приказал прислать к нему Акима.
Пинчук с видимой неохотой уходил из хаты. Он надеялся, что командир роты поинтересуется, как у него, старшины, обстоят дела, что его волнует и прочее. Но ничего этого не случилось. Кровно обиженный, Пинчук все же проговорил:
-- Время, мабуть, у него нэмае.
Встретив Акима на улице, старшина холодно передал приказание:
-- Командир вызывав.
Аким удивленно посмотрел на Пинчука, хотел о чем-то спросить, но тот быстро прошел мимо.
-- Писарем хочу тебя поставить, -- сказал Марченко, когда Аким появился в хате. -- Как ты на это?..
Аким внимательно посмотрел на офицера, будто видел его впервые.
-- Как же? -- повторил Марченко свой вопрос.
-- Я бы попросил, товарищ лейтенант, не назначать меня писарем. -- Аким еще внимательнее, с каким-то беспокойным любопытством рассматривал командира и только теперь увидел, как был красив их лейтенант. -- Не хочу я быть канцеляристом.
-- Почему? -- Марченко соскочил с подоконника, мягкой походкой старого разведчика приблизился к высокому сутуловатому солдату. -- Почему?
-- Хочу воевать.
-- Воевать всем хочется, -- заметил недовольный Марченко. -- А мне писарь нужен. -- Помолчав, он примирительно спросил: -- Кого бы вы могли порекомендовать?
-- Не знаю, товарищ лейтенант. Вряд ли кто захочет стать писарем. Особенно сейчас, когда готовится такое...
-- Знаю. Ну что ж, идите!
На улице шел дождь. Крупные, как картечины, капли подпрыгивали на дороге, косо резали горькие лопухи. Солнце еще не было закрыто тучами, и оттого дождь казался совсем нестрашным. Не хотелось прятаться от него, бежать под крышу. С востока, описав тысячемильную дугу, шагнул до самого дальнего запада спектр огромной радуги.
Аким остановился посреди улицы и невольно залюбовался ею. Всматриваясь в небо, он различал большие косяки наших бомбардировщиков. Они летели на одном уровне с вершиной радуги, купаясь и поблескивая дюралюминием в ее неповторимом разноцвете. Зрелище это потрясло Акима. Он зачарованно смотрел на радугу, не слышал даже, как подошел к нему Ванин.
-- Что ты, Аким, стоишь тут, как татарский мулла?
Аким вздрогнул и оглянулся.
-- Ты только посмотри, Семен! -- Акиму вдруг захотелось схватить Сеньку на руки и поднять высоко-высоко над своей головой, как, бывало, поднимал он маленьких хлопцев в дни праздничных парадов в Харькове.
-- Перестань, Аким, что ты делаешь? -- вырвался Ванин.
-- Боже мой, как хорошо!.. Какая изумительная игра электричества, воздуха и влаги!.. -- воскликнул Аким.
И, не отрывая своего взгляда от полыхавшей радуги, он вдруг стал с увлечением и подробно рассказывать Сеньке, что такое радуга и как образуется спектр. Удивленный Ванин смотрел на разрумянившееся лицо Акима и молчал. Но когда Аким наконец тоже замолчал, Сенька все же заметил:
-- Очень даже хорошо. Но зачем все это я должен знать?
-- Э, Семен, знать все, решительно все нужно знать! -- быстро ответил Аким и с грустной задумчивостью добавил: -- Жаль, что это не под силу одному человеку. А знать нужно все, -- горячо повторил он и вдруг вспомнил: -Когда мы были в генеральском блиндаже, я видел там много-много книг. И среди них -- какая бы ты думал? Астрономия! Зачем бы генералу астрономия? А вот изучает человек. Эх, Семен, какая это могучая сила -- знание!..
-- Что говорить, -- согласился с ним Ванин. -- А зачем это тебя лейтенант вызывал?
Сенька знал, что Аким был у командира, и это его беспокоило.
-- Ну скажи, Аким, что тебе говорил наш лейтенант?
-- Писарем меня хочет сделать.
-- И ты согласился?
Аким улыбнулся.
-- А почему бы и нет?
-- Да ты, я вижу, совсем свихнулся!
-- Почему же, нисколько. Местечко теплое, не пыльное. Сверху не капает. Помнишь, ты и сам мне говорил, что писарь из меня выйдет в самый раз, мол-де, и почерк у меня недурной, и в грамматике я силен. Вот я и послушался твоего совета.
-- Так я же шутил! -- в отчаянии воскликнул Сенька.
-- А ты не шути в другой раз.
-- Нет, Аким, ты врешь. Быть канцелярской крысой старому разведчику -это же безумство!
-- "Безумству храбрых поем мы славу!"
-- Какая же тут, к черту, храбрость -- в писаря!
-- А наградные листы кто на тебя будет составлять?
-- Найдутся и без тебя составители. Нет, если ты только уйдешь в писаря, переметнусь к "катюшникам", вот провалиться мне на этом месте!
В юношески взволнованном, звонком и порывистом голосе Сеньки было столько искренней и чистой преданности, что Аким невольно ощутил к нему прилив братской нежности.
-- Чудак ты, -- обхватил он Сеньку за плечо. -- Так вот я и соглашусь пойти в писаря. Что мне, жизнь надоела?
И друзья засмеялись. О тяжелом ночном разговоре там, под дубом, они словно забыли совсем.
С юга подоспели темные грозовые тучи. Сталкиваясь и наплывая одна на другую, они потрясали землю и темный небосвод сухими оглушающими раскатами грома. Поминутно вспыхивали и скакали по всему горизонту ломаные стрелы молний.
Земля, вздыхая могучей грудью, проглатывала бурные потоки воды, низвергаемые щедрым небом. Молодая яблонька, уцелевшая в палисаднике разрушенного снарядом дома, склоняла долу свою зеленокудрую голову, купаясь в мягкой дождевой воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110