Но, несмотря на настояния Ролана и дю Серра, дела оставались в том же положении: Ефраим продолжал действовать почти независимо во главе своих горцев, которые слушались только его приказаний. Когда дю Серр, Ефраим и Ролан покинули стан, Кавалье позвал к себе Иоаса, переодевшегося, как и он, крестьянином, и спросил:
– Они на гумне Вандрас?
– Так точно, брат генерал.
– Сколько их?
– Семнадцать.
– Наши люди там?
– Так точно, брат генерал: этой ночью Жан вернулся. Он видел разыскиваемых вами, как они с зарей приехали на гумно, отягченные добычей.
– Сделан запас веревок?
– Да, брат генерал.
– Ты вооружен?
Иоас раскрыл свой плащ и указал на приклады двух пистолетов и на рукоять кинжала.
– Пойдем! – сказал Кавалье.
Вынув из своего запаса такие же, как у лейтенанта, пистолеты и кинжал, он покинул избушку в сопровождении Иоаса.
– Ты знаком с их вождем? – обратился Кавалье к своему лейтенанту. – А он знает, что ты камизар?
– Да. Это – Жан Мариус из Алэ, бывший мясник. Он одно время служил в войсках Ролана: там-то я и видел его.
– И ты полагаешь, что он меня не знает?
– Я в этом уверен. За время его службы у Ролана наши войска никогда не соединялись. Это я по вашему приказу ходил к Ролану за военными припасами.
– Прекрасно. Итак, условлено: ты покидаешь наше войско и поступаешь на службу к ним так же, как и я.
– Да, брат генерал.
– Идем!
Главарь со своим лейтенантом покинули стан и направились к селению, прозванному Вандрасским Гумном, которое находилось от них на расстоянии полумили.

ХУТОР ВАНДРАС

Гумно, или хутор Вандрас, представлял собой громадное здание, одиноко стоявшее среди долины, прислонившись к холму, покрытому густым лесом каштановых деревьев. Он был спален, как все поселения той местности, но постройка была так крепка, что стены по большей части уцелели. Он служил убежищем черных камизаров и их страшному главарю, Жану Мариусу, о котором нам приходилось говорить.
В шайке этих разбойников числилось сначала до сотни людей, но она порядочно сократилась, благодаря отчаянному сопротивлению католиков и преследованию со стороны кадетов креста, предводимых отшельником. Кавалье давно выжидал случая образцово расправиться с остатками черных камизаров, которые, вовсе не опасаясь своих единоверцев, остановились дня два тому назад на этом уединенном хуторе. Дело в том, что неистовства этих головорезов нередко приписывались камизарам-гугенотам. Недавно одно страшное преступление возбудило негодование всей провинции. Кавалье решил положить конец этим ужасам, которые могли нешуточно подорвать дело мятежа, уронить его в глазах протестантов, в поддержке которых была вся сила борцов. Не прошло и получаса, как Жан и его лейтенант добрались до хутора. По мере приближения к нему они все явственнее слышали песни, ликование и крики пьянчуг.
– Гляньте, брат Кавалье! – прошептал Иоас, указывая на спавшего на солнце молодца у стены. – Вот, конечно, один из их нализавшихся часовых.
Не было ничего противнее вида этого разбойника. Рожа у него была испачкана маслом и углем: так ходили все они, чтобы не быть узнанными и нагонять страх на свои жертвы. Вместо кафтана на нем были какие-то лохмотья, испачканные кровью. На поясе-веревке висел большой нож. На земле валялся мушкет, а рядом опрокинутая кружка в которой было еще немного вина. Несчастный был погружен в такой глубокий сон, что его не могли разбудить шаги двух камизаров.
– Начинай с этого! Вешай его вон на том стволу оливкового дерева! – холодно проговорил Кавалье. – Он вдвойне заслужил смерть – и как захваченный врасплох часовой, и как убийца.
– Брат, со мной нет веревки!
– Жалко! У папистов всегда есть четки, а у этих нет их. А вот их четки! – воскликнул Кавалье, ткнув ногой в пояс разбойника. – Вот знак их жизни и смерти! Этого пояса хватит: дерево невысоко.
Пьяница был повешен здоровенным Иоасом, не пикнув. Совершив казнь с невероятной быстротой, главарь и его помощник подошли к хутору. Двор, полный почернелых обломков, был завален краденым товаром, скотом, всякими припасами. Там валялись початые винные бочонки или полуободранный вол, здесь овцы и козы жевали случайно проросшую травку. Дальше валялись в пыли полувзрезанные тюки полотна и кадиса, конечно, отнятые у тех перевозчиков, что проходят Севены по дороге в Руэрг. Наконец, лежали чемоданы, раскрытые ударами топора и полные сваленного в кучу белья – очевидно, пожитки какого-нибудь убитого путника.
– Видишь, в чем нас обвиняют! – воскликнул Кавалье и направился твердым шагом внутрь гумна.
Когда он вступил в проход, ведший в низкий покой, оттуда выходил человек с кружкой в руке, конечно, имевший в виду зачерпнуть из какого-нибудь продырявленного бочонка на дворе. Он был так же размалеван и с таким же длинным ножом, как у часового.
– Кто идет? – крикнул он пьяным голосом, остановившись на пороге с угрожающим видом.
– Черное лицо и красные руки! – отвечал Иоас, знавший сборное слово этих негодяев.
– Проходи, капитан за столом! Коли голоден, не взыщи: остались одни кости.
На кухне, служившей «черным» пиршественной залой, слышался страшный гвалт, смешанный с пением, криками, всякой руганью. Камизары вошли смело. Среди смятения они могли незамеченными наблюдать за этим странным и отвратительным зрелищем. Представьте себе огромную комнату, где крышей служили лишь обломки полуспаленных дранок, державшихся там и сям на обугленных стенах. В камине жарился целый баран. Разбойники, шестнадцать человек, окружали своего рода стол – доски, положенные на бочонки и уставленные мясом да кружками вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154