Камизары уговаривали тех из своих братьев, которые возвращались в город, возложить свои надежды и упование на Господа, просили призывать Его благословение на свое оружие, а сами обещали биться со своими гонителями до последней капли крови и не складывать оружия, пока не будет восстановлен Нантский эдикт. Наконец все преклонили колена и прежде чем расстаться запели хором печальный псалом, столь противоположный тому, который пели они раньше:
«Жду, Господь, Твоей помощи, чтобы увидеть какой-нибудь исход своим мукам. Уж устал я устремлять взоры к небу, уж склонился я, как тростник, под бременем горя. И сказал я: О, Господи, уничтоживший меня, когда прекратится убивающая меня скорбь? Когда же Твоя рука накажет за неправду этих злых людей? И неужели же, увы, должно отказаться от всякой надежды?»
Окончив это торжественное пение, мятежники спустились с холма, чтобы направиться на север, другие протестанты вернулись в Ним.
Кавалье остался один с Лаландом и свитой, уменьшившейся на пять драгун, последовавших куда-то за бригадиром Лярозом. Он снова окинул последним горестным взглядом свое прошлое, вслушиваясь с раздирающим душу волнением в религиозное пение камизаров, которое, все удаляясь, замолкло наконец совсем. Затем, стараясь успокоить бурные терзания своей совести, он убедил себя, что не мог поступить иначе, и что на него не падет ответственность за заблуждение камизаров. Наконец, величайшее утешение, лучезарная надежда заставила его забыть об всех: он подумал, что Туанон любит его, и ее рука обеспечена за ним.
Углубленный в эти мысли он поспешно вернулся в Ним с Лаландом и слез с коня у дома Вилляра, чтобы отдать ему отчет о неблагоприятном исходе его свидания со своим отрядом.
Что касается бригадира Ляроза, то он недаром отделился от свиты. Лаланд только ранил Ефраима выстрелом из пистолета. Лесничий сначала упал с лошади, но вскоре этот богатырь, поборов свою боль, с помощью Ишабода снова взобрался на седло. Боясь умереть, не повидавшись со своими, он покинул отряд Кавалье и направил Лепидота галопом к склону Андюзы, где его поджидали его горцы и отряд Ролана. Ляроз, видя бегство Ефраима, попросил у Лаланда позволения преследовать его с пятью драгунами и арестовать, если удастся настигнуть его. Ефраим убил адъютанта – во время перемирия: поэтому он находился вне военных законов. К тому же это был очень важный главарь мятежников. И Лаланд приказал Лярозу пойти на все, лишь бы захватить его. Бригадир исчез, не замеченный никем во время суматохи. Он со своим отрядом отправился по следам Ефраима, который намного опередил его, благодаря быстроте Лепидота.

БЕГСТВО

Была ночь. Луна освещала широкую, известковую, белесоватую равнину, усеянную там я сям обломками серых скал, поросших мхом. Ефраим, согнувшись на Лепидоте, с Ишабодом за спиной, погонял коня. Громадная тень от этой странной группы расстилалась, чернея на почве пепельного цвета и такой пыльной, что топот скачущего коня вовсе не был слышен, словно неслось страшное видение. Кровь текла из раны лесничего: у него не было времени перевязать ее. Он придерживал ее левой рукой, а правой направлял коня. Ефраим чувствовал, что силы покидают его, а ему нужно было проехать еще две версты, чтобы настигнуть свой отряд, которому он намеревался дать последние приказания.
– Ишабод, – спросил Ефраим дитя пророка. – Блестят ли звезды на небе?
– Блестят, как искры от пожара среди ночи.
– Значит, Господь затуманил мой взор: небо кажется мне темным, покрытым облаками, – промолвил лесничий глухим голосом и произнес стих из Иова: «Звезды, которые блистали в начале этой ночи, потускнели от ее темноты. Человек ждет света, но он не приходит. Человек не увидит первых лучей зари».
Пустив коня еще скорее, судорожно сжимая его своими ослабевшими коленами, он прибавил с волнением, которое казалось таким странным в этом неумолимом человеке:
– Вперед, Лепидот, вперед! В последний раз ты несешь на себе того, кто взял тебя диким жеребенком в пустынях Камарги, – того, кто впервые подчинил тебя узде и каждый день давал тебе корм, – того, кого призывал ты своим ржанием, кого искал твой дикий взор. Вперед, вперед, ничто не стесняет твоего бега! Тебе не приходится опрокидывать ратников своей широкой грудью, топтать моавитян под своим тяжелым копытом... время бежит с каждой песчинкой песочных часов, жизнь моя уходит с каждой каплей крови...
Услышав эти безнадежные речи, Ишабод воскликнул с диким упреком:
– А что сказал Иов? «Зачем душа твоя вооружается против Бога и изливает жалобы? Разве ты первый созданный им человек? Был ли ты создан ранее холмов? Облако проходит и тает; кто спускается в могилу, не выходит из нее. Не сожалей, что подвергся наказанию Божию. Его рука ранит и исцеляет».
Вдруг Ишабод, припадочное состояние которого, казалось, обострило все его чувства, прислушался, повернувшись по направлению к северу, и воскликнул пророческим голосом:
– Говорю тебе, дитя мое, говорю тебе: собаки, алчущие крови, напали на след раненого волка. Они бегут, они приближаются.
– Ишабод, что ты слышишь?
– Говорю тебе: они приближаются, слышу ржание коней, вижу блеск их шлемов, сверкание мечей...
– Беги, Лепидот! – воскликнул Ефраим, делая величайшие усилия, чтобы ускорить бег коня. – Сказал пророк: «Я не могу защищаться, мой лук сломан, рука моя сохнет»... Господи, Господи, дни человека сочтены.
– Их пятеро, – сказал Ишабод, пронзительный взор которого впивался в горизонт и различил бригадира Ляроза и четырех драгун.
Драгуны, отыскав при свете луны след коня Ефраима, ожесточенно преследовали его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154