– вскрикнула Туанон. – Я не принимала никакого участия в этих ужасах.
– А кому какое зло причинил Христос? Своей кровью ты искупишь преступления твоих. Молись!
Психея видела, что тут нечего ждать сострадания. Последние ее мысли обратились к Танкреду.
– Я умру, – сказала она Ефраиму глубоко взволнованным голосом. – Нельзя ли мне написать несколько слов? Нельзя ли их доставить одному человеку... Я вам назову его.
– Думай о спасении твоей души, – ответил Ефраим. – Думай о книге вечности, в которую Господь вписал твою жизнь.
– А нельзя ли передать эту ленту...
Она сняла со своей очаровательной шейки черную бархатную ленту.
– Позаботься о своей душе, о душе! – повторил Ефраим. – Земля вскоре покроет твое тело!
– Хорошо же! – проговорила Психея, рыдая с отчаянием. – Раньше, чем земля покроет мое тело, кто завернет меня в саван, когда я умру? Вы великодушнее моих, говорите вы: так исполните же мою последнюю просьбу! Пусть та женщина, которая меня сопровождала сюда, возьмет на себя эту печальную обязанность. Позвольте мне ей сказать несколько слов.
Пусть будет по-твоему, – согласился Ефраим, ища глазами Жана.
– Изабелла! – позвал Ефраим. – Эта моавитянка хочет поговорить с тобой. Она умрет. Выслушай ее!
Кавалье куда-то исчез.
Изабелла с удивлением взглянула на Психею и подошла к ней. Ефраим удалился. Обе женщины могли говорить, не боясь быть услышанными другими: все, окружавшие их, стояли на далеком расстоянии. Туанон хотела перед смертью во что бы то ни стало переслать Танкреду что-нибудь на память о себе. По вполне понятному чувству щекотливости она предпочла обратиться к женщине. Несмотря на то, что Психея знала ненависть севенки к маркизу де Флораку, она рассчитывала на великодушие молодой девушки и на то чувство сожаления, которое в эту страшную минуту должна была внушать ей.
– Я обманула вас, желая вас принудить служить мне проводницей. В эту страшную минуту я прошу у вас прощения.
– Прощаю, – печально ответила Изабелла. – К тому же я сама должна просить у вас прощения: ведь приведя вас сюда, я являюсь невольной причиной вашей смерти.
– Ну если в вас есть хоть капля жалости ко мне, вы можете оказать мне большую услугу... последнюю, которую я получу здесь, на земле.
– Говорите, говорите, несчастная!
– Обещайте мне, что после моей смерти... вы оденете меня в саван, вы одна дотронетесь до моего тела.
Туанон при этой страшной мысли закрыла руками глаза, полные слез.
– Клянусь вам исполнить это.
– Обещайте мне еще отрезать прядь моих волос... Вы свяжете ее этой бархатной лентой и все это отнесете... к...
– К вашей матери? Бедная малютка! – сказала с участием севенка.
– Я никогда не знала матери.
– К отцу?
– И отца я не знала.
– К одному из ваших родственников?
– У меня нет родственников.
С горестным удивлением посмотрела Изабелла на Туанон. А та торжественно продолжала:
– Раньше, чем я назову вам имя того, кому вы должны передать этот последний залог моей нежности, вы должны мне поклясться, что исполните мою просьбу. Ведь это последняя просьба умирающей.
– Клянусь памятью отца и матери исполнить все ваши желания! – сказала Изабелла.
– И если вы сами не в состоянии будете исполнить этого долга, то вы поручите его только тому, кому доверяете, как самой себе.
– Клянусь!
В глазах Психеи засветилась надежда.
– Так вот, после того как я умру на ваших глазах, после того как вы меня похороните, вы отправитесь к тому, ради кого я умираю... Да, только для того, чтобы присоединиться к нему, я просила вас быть моей проводницей... О, сжальтесь! Пусть он хоть узнает, как я его любила. Смерть моя покажется менее страшной, если я буду надеяться, что он пожалеет обо мне, если я буду уверена, что это последнее доказательство моей страстной любви и моих постоянных мыслей о нем попадет в его руки.
– Но этот человек... кто же он? – спросила Изабелла, вытирая слезы.
Психея уже собиралась произнести имя Танкреда, как вдруг резкий крик камизаров остановил ее. Изабелла и Туанон повернули головы и увидели приближавшегося Кавалье. Он вступал величаво и медленно, ведя за руки Габриэля и Селесту. Оба были в длинных белых платьях.

ЗАЛОЖНИКИ

Камизары встретили Селесту и Габриэля новыми изъявлениями восхищения и уважения. Когда Туанон и Табуро увидели этих двух прелестных детей с очаровательными чертами, полными бесконечной мягкости и несказанной грусти, искра надежды зародилась в их сердцах. Как и прочие жертвы, обреченные адской затеей стекольщика, Селеста и Габриэль много перенесли во время своего пребывания в замке Мас-Аррибасе. Оба носили слишком почитаемое севенцами имя, в минуту восстания их пророчества должны были производить слишком сильное впечатление на протестантов: мог ли дю Серр колебаться, не подвергать их своим ужасным опытам? К тому же никогда еще не встречал он натур, более доступных для его роковых опытов. Всегда мечтательные и грустно настроенные Селеста и Габриэль, все более и более проникаясь страхом, скоро дошли до почти непрерывных видений: только в минуты исступления и ясновидения их пророчества всегда носили на себе следы безграничной доброты. Казалось, их хрупкий, наивный ум уже с детства до того проникся чарующей поэзией некоторых мест Св. писания, что искусственное возбуждение, которому подвергали их мозг, окружало еще большим очарованием образы, наполнявшие их головки.
Напрасно дю Серр и его жена заставляли Селесту и Габриэля заучивать наиболее кровавые стихи из пророков и Апокалипсиса: в минуту возбуждения эти два чистых детских голоса произносили дивные, вдохновенные слова прощения, любви и надежды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154