Да прозвучит им наше пение, как трубный призыв последнего суда! Господь сказал: «Спалю и дом Газаэля, и дворец Банадада, и стены Газы!»
– Огонь! – крикнул с дикой радостью Эспри-Сегье. – Да, да, брат! Да не останется камня на камне от этой Ниневии!
Ефраим, опустившись на колени, запел громким голосом псалом избавления, который был повторен могучим хором камизаров, по его примеру тоже опустившихся на землю.

МУЧЕНИК

Во время осады аббатства, первосвященник; оставался взаперти в своей келье: преклонив колени, он молился.
Мерцание лампад освещало его мраморный лоб и щеки без тени румянца, тогда как глубокие впадины его глаз и остальная часть исхудалого лица терялись в тени. При первом шуме сражения он впал в свое обычное состояние непреодолимой тоски. Он дрожал от страха, вспоминая свою неумолимую строгость. Неукротимо смелый, он не опасался смертельной мести гугенотов: не мученический конец устрашал его, а час Божьего суда.
Порой, наперекор его воле, воинственный пыл его нрава, как ни обуздывал его, прорывался наружу. Он стремился в бой: он хотел, схватив одной рукой крест, а другой – меч, броситься на осаждающих. Но тут же он упрекал себя за эти геройские порывы, считая их святотатством, и снова погружался в бездну сомнений и ужасов.
Вдруг окно в его келье разбилось. В нем появился Пуль. Его борода и усы почернели от пороха. Поверх своей буйволовой кожи он надел железный нагрудник, голову же его покрывала железная шапка из стальных колец. В руке он держал еще дымящийся мушкет.
– Паром готов. Пойдемте, – проговорил он тихо и решительно. – Торопитесь!
– Вы покидаете аббатство и пленных? – с негодованием воскликнул первосвященник.
– Я сделал все, что требуется от солдата, не более, но и не менее. Пойдемте скорей!
Видя, что аббат не трогается, партизан добавил:
– Каждое потерянное мгновение вам обойдется в год жизни. Идете? Да или нет?
– Никогда не покину я душ, которые призван очистить от ереси.
– Если вы сейчас же не последуйте за мной, вы сами можете превратиться в душу.
– Я приказываю вам оставаться и...
– К черту! Тем хуже для вас! – воскликнул предводитель микелетов и исчез.
По нраву своему и возрасту капитан Пуль был одним из тех, которые не увлекаются своим военным долгом до ослепления и самозабвения. Старый наемник в полном значении этого слова, честный по-своему, он отважно жертвовал собой и своими людьми, но никогда не преступал границ возможного и необходимого. Он ловко и храбро сопротивлялся камизарам, пока его сопротивление имело смысл. Когда забор моста и дверь аббатства были взломаны, он понял всю невозможность дольше противостоять столь превосходящему его численностью неприятелю. Ночь была слишком темна: он не мог в темноте затеять рукопашную схватку. Кельи, расположенные вразброс, не могли быть защищаемы каждая в отдельности. Воспользовавшись суматохой среди камизаров, которая последовала за взрывом, он осторожно подготовил свое отступление, подобрав своих раненых, и укрепил подземный ход, соединявший монастырский двор с наружным садом, омываемым быстрой и в этом месте глубокой рекой. Предвидя, что заграждение некоторое время задержит камизаров, Пуль поместил своих людей на широкий паром, который был устроен из досок за несколько часов еще до нападения и был предназначен для бегства на случай поражения. После отказа первосвященника следовать за ним Пуль переместился на паром в нескольких саженях выше одного из крутых изгибов Тарна.
Вследствие того что течение в этом месте образовывало угол с кривой линией берегов, паром отнесло к противоположному берегу. Пуль и его микелеты благополучно добрались до деревни. Когда мятежники закончили пение псалма, у них началось совещание. Глубокое молчание, царствовавшее в аббатстве, беспокоило их: они опасались новой ловушки. Ефраим первый заметил, что дверь подземного хода была заграждена. После довольно продолжительных усилий им удалось открыть ход. Камизары толпой кинулись в него. Проникнув в сад, они осмотрели его и ничего не нашли. Свет лампы из кельи аббата привлек их внимание. Окно находилось почти в уровень с землей. Пуль, уходя, оставил его открытым. Ефраим приблизился к нему. Увидав первосвященника, он прыгнул, зарычал подобно тигру, и одним скачком очутился в келье. Ишабод и несколько камизаров последовали за ним. Лесничий, точно желая показать, что жизнь священника отныне принадлежит ему, опустил свою широкую руку на плечо аббата и воскликнул голосом, полным дикого торжества и жестокой насмешки, намекая на бегство микелетов.
– Удальцы твои, о, Теман, будут охвачены ужасом, потому что великое опустошение разразится на горе Исава.
Первосвященник продолжал сидеть, опираясь на ручки кресла. Его осанка была так же величественна, спокойна и достойна, как тогда, когда он с высоты священнического престола председательствовал на торжественном собрании своего капитула в Лавале, Медленно повернул он голову и, не отвечая Ефраиму, окинул его взглядом, полным такого величия, такой неустрашимой покорности, что лесничий опустил глаза.
– Смерть, смерть сыну Ваала! – кричали камизары, врываясь в келью.
– Братья, он получит по заслугам. Но пусть осуществится мое видение, – сказал Ефраим. – Отыщем раньше всего солдат, которые, пожалуй, готовят нам какую-нибудь ловушку, и освободим наших братьев. Зрелище смерти жреца Ваала будет им приятно. Эспри-Сегье! – обратился камизар к своему лейтенанту. – Свяжи-ка этого дьявола; я сейчас вернусь.
Поиски Ефраима оказались тщетными: он не нашел микелетов. Когда он спустился в подземелье с целью освободить пленных протестантов, некоторые из них заявили ему, что сквозь щели отдушин они видели, как солдаты отплывали на плоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154