Вначале Жан облек себя в сан главнокомандующего, затем принял титул князя Севен. Эти аристократические замашки не вызвали никакого ропота в его войске, но Ролан и Ефраим до того взволновались, что Кавалье принужден был отказаться от своих высокопарных кличек. Но надо признать, что в нем брали верх благородные, великодушные чувства, а именно – святая преданность общему делу своих братьев да жгучая великая любовь к свободе.
Внушения дю Серра давали себя чувствовать: за недостатком религиозности, Жана одушевляла страсть политика. Он боролся скорее за гражданские права, отнятые у протестантов, чем за восстановление храмов. Предполагая, что силой оружия он предпишет условия королю и вновь навяжет ему Нантский эдикт, Кавалье мечтал получить звание главнокомандующего протестантского войска в Лангедоке и хотел, чтобы ему поручили следить за исполнением заключенных с гугенотами условий. Тайные стремления молодого севенца не ограничивались этими пределами: как честолюбец, он постоянно считался с будущим, никогда – с прошедшим.
Чтобы дорисовать картину тех изменений, которые время внесло в душу Кавалье, остается сказать несколько слов про его любовь к Изабелле. С самого начала молодая девушка посвятила себя с самой трогательной преданностью уходом за ранеными воинами Жана. Их походный лазарет находился в самой дикой, недоступной части Серанских гор. Доктор Клодиус, которого дю Серр так вероломно обманул, следил за лечением. Убедившись, какую громадную пользу он может принести своим ближним, Клодиус, с его кротким, превосходным нравом, покорился своей участи, а благодаря заботам и вниманию Изабеллы, она казалась ему сносной. Камизары, за которыми молодая девушка ухаживала с ангельским терпением, молились на нее. Почти ежедневно посещая своих раненых, Кавалье заходил к ней. Порою его мятежный, пылкий дух, казалось, успокаивался, прояснялся в беседах с Изабеллой. То были длинные, грустные воспоминания. Когда они касались первых лет их любви, со стороны Кавалье сыпались наивные признания о его планах на будущее; Изабелла же в ответ давала ему советы, полные искренней нежности и благоразумия. Молодая девушка обладала редким мужеством оспаривать честолюбивые замыслы Жана: по ее мнению, в случае победы гугенотов их юный вождь должен был сложить оружие и опять стать, как и его отец, землепашцем.
Не менее сильно нападала Изабелла на религиозное равнодушие любимого человека. Иногда эти нежные упреки раздражали Жана, смущая его совесть. Но вскоре потребность высказаться, глубокое доверие, которое внушала ему Изабелла, наконец, надо признаться, проснувшаяся любовь, более пылкая, чем когда-либо, – все это толкало его опять к прекрасной Изабелле.
Вот тут-то открывается одна из тех пропастей души, глубину которой невозможно измерить. Несмотря на оскорбление, нанесенное Изабелле маркизом Флораком, она оставалась в глазах Кавалье все тою же добродетельной, гордой молодой девушкой, которую он постоянно любил. Глядя на эту невинную жертву гнусного преступления, он проникался мучительным состраданием, страшным отчаянием, а подчас к поклонению, которое внушал вид стольких несчастий, примешивалась дикая жажда мести. Однако, несмотря на все доказательства замечательной привязанности к нему молодой девушки, несмотря на его страсть к ней, которая со дня на день росла, Кавалье колебался предложить ей свою руку. Его гордость возмущалась при мысли жениться на женщине, если и не опозоренной, то все же загрязненной человеком, которого он ненавидел и презирал всеми силами своей души. Эти колебания, эти душевные томления причиняли Жану жестокие страдания. Не раз любовь, здравый смысл, влечение к счастью были на пути к торжеству. Однажды был даже назначен день для торжественной свадьбы. Но Кавалье опять поддался ложному чувству чести. Изабелла, все та же предельно гордая, скрыла горькое чувство, которое вызвало в ней столько резких переходов от опасений к надеждам. Ее любовь к Кавалье не пострадала от этого: она сама страдала, одна и в тиши.
Такова была жизнь Кавалье в ту минуту, когда мы застаем его в своей избушке, внимательно изучающим собственноручную карту Севен. К нему почтительно вошел один из телохранителей, остановился на пороге, поклонился чуть ли не до земли и, отдав честь по-военному, проговорил:
– Брат генерал! Караул дает знать, что брат Ефраим и брат Ролан спускаются к нам с гор.
Кавалье сложил карту и сказал камизару:
– Пришлите сюда Иоаса-Надейся-на-Бога!
Когда солдат вышел, Кавалье взял зрительную трубу и принялся тщательно рассматривать долину, расстилавшуюся на необъятном пространстве и палимую жгучим солнцем. В дверях избушки вскоре появился Иоас-Надейся-на-Бога – молодой человек, бывший оружейный мастер в Алэ, теперь исполнявший у Кавалье должность майора.
– Пусть наши люди встанут под ружье, – обратился к нему Кавалье. – Пусть воздадут великие почести брату Ефраиму и брату Ролану. Ты же встретишь их у входа в стан и проводишь сюда.
Иоас поклонился и вышел, не сказав ни слова. Кавалье, оставшись один, удалился в другую комнату своей избушки в ожидании остальных главарей камизаров.

СВИДАНИЕ ГЛАВАРЕЙ

Лицо Ефраима все еще сохраняло свой аскетический суровый вид. Он приехал верхом на Лепидоте. Его сопровождал Ролан, бывший купец из местечка близ ущелья Ансиз, человек лет около сорока, с рыжей бородой и такими же волосами, высокий, широкоплечий. Эгоальский стекольщик дю Серр следовал за двумя главарями. После неслыханных затруднений он возвратился из Турина, где вел переговоры с Гилем, чрезвычайным послом Англии при герцоге Савойском, и с Петрусом Мюллером, послом соединенных провинций Голландии при том же дворе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154