Только на этом условии я и согласился разыгрывать святого двадцать семь дней из тридцати и быть скучным и серьезным, как сама наша газета!
— Газета? Вот уж, думаю, забавна будет ваша газета! Она, верно, сама пойдет отплясывать запрещенные па на всех столиках кафе.
— Да… она будет забавная, да не для всех! Это выдумка клерикалов… Денег они не жалеют, только бы газета жгла, кусала, рвала, перемалывала и убивала до смерти!.. Честное слово, я никогда еще не был таким бешеным! — прибавил Нини-Мельница, заливаясь смехом. — Я и поливаю открытые раны ядом «первого сбора» и желчью «шипучего первого сорта»!
И в виде заключения Нини-Мельница представил, как хлопает пробка от шампанского, что заставило Розу разразиться смехом.
— И как называется эта газета? — спросила она.
— «Любовь к ближнему».
— Название недурное. В добрый час.
— Подождите. У нее есть и другое название.
— И какое же?
— «Любовь к ближнему» или «Истребитель неверующих, равнодушных, малоусердных и других» с эпиграфах из Боссюе: «Кто не с нами, тот против нас».
— Филемон всегда повторяет эти слова во время драк в Шомьере, когда размахивает своей палкой.
— Это только доказывает, что гений орла из Мо универсален. Я ему одного простить не могу, — зависти к Мольеру.
— Ба! Актерская зависть! — сказала Роза.
— Злючка! — погрозил ей пальцем Нини-Мельница.
— Да, да… А что же наша свадьба с госпожой де-ла-Сент-Коломб?.. Или невеста не торопится?
— Напротив… моя газета мне очень поможет. Только подумайте! Главный редактор… положение блестящее… Духовенство меня поддерживает, расхваливает, тащит вперед, осыпает благословениями. Я подхватываю де-ла-Сент-Коломб… и там начнется жизнь напропалую!
В эту минуту в лавку вошел почтальон и, подавая письмо, проговорил:
— Господину Шарлемань… оплаченное…
— А, это таинственному старичку, со столь необыкновенными привычками. Издалека оно, это письмо?
— Я думаю… оно из Рима… из Италии, — отвечал Нини-Мельница, взглянув на конверт. — А что это за удивительный старичок? — прибавил он.
— Представьте себе, пузатый мой апостол, — отвечала Роза, — старикашку, снимающего во дворе две комнаты… Он никогда дома не ночует, а приходит только иногда на несколько часов и в это время сидит, запершись, совершенно один, никого к себе не пускает и неизвестно что делает.
— Это заговорщик или фальшивомонетчик! — воскликнул, смеясь, Нини-Мельница.
— Бедный старичок! — заступилась матушка Арсена. — Где же его фальшивые деньги? Он всегда расплачивается медяками за редьку и черный хлеб, которые покупает у меня на завтрак.
— А как зовут сего таинственного старца? — спросил Нини-Мельница.
— Господин Шарлемань, — отвечала зеленщица. — Постойте-ка… про волка речь, а волк навстречь…
— Где же этот волк?
— А вот… возле дома… маленький старичок с зонтиком под мышкой.
— Господин Роден! — воскликнул Нини-Мельница и поспешно спустился в лавку, чтобы его не заметили.
Затем он прибавил:
— Так как же его зовут?
— Господин Шарлемань… Разве вы его знаете?
— Какого черта он здесь делает под вымышленным именем? — спрашивал себя вполголоса Жак Дюмулен.
— Разве вы его знаете? — с нетерпением допрашивала Роза. — Почему вы так смутились?
— И этот господин нанимает здесь квартиру и таинственно появляется? — допрашивал, все более и более удивляясь, Жак Дюмулен.
— Ну да, — отвечала Роза, — его окна видны из Филемоновой голубятни.
— Скорее, скорее, войдем в ворота, чтобы он меня не видал, — заторопился Нини-Мельница.
И, выскользнув из лавки незаметно для Родена, он из ворот пробрался на лестницу, которая вела в квартиру, занимаемую Махровой Розой.
— Добрый день, господин Шарлемань, — сказала матушка Арсена Родену, появившемуся на пороге. — Вы приходите второй раз сегодня… добро пожаловать: мы не часто имеем удовольствие вас видеть.
— Вы слишком добры, хозяюшка! — с любезным поклоном отвечал Роден.
И он вошел в лавочку зеленщицы.
2. ТАЙНОЕ УБЕЖИЩЕ
Лицо Родена, когда он вошел в лавку матушки Арсены, опираясь обеими руками на свой дождевой зонтик, дышало наивным простодушием.
— Как мне жаль, хозяюшка, — сказал он, — что я вас разбудил сегодня так рано.
— Полноте, вы ведь не так часто ходите, уважаемый господин Шарлемань, чтобы я стала вас упрекать.
— Что поделаешь! Я живу, видите ли, в деревне и являюсь сюда только время от времени, по делам.
— Кстати, месье, письмо, которое вы вчера ждали, пришло сегодня утром. Оно толстое и пришло издалека. Вот оно, — сказала зеленщица, вытаскивая письмо из кармана. — Доставка оплачена.
— Благодарю вас, хозяюшка, — сказал Роден, стараясь казаться равнодушным; он сунул письмо в боковой карман сюртука и вслед за тем тщательно застегнулся.
— Вы подниметесь к себе?
— Да, хозяюшка.
— Так я займусь вашим завтраком. То же, что и всегда?
— То же самое.
— Сейчас приготовлю.
Говоря это, зеленщица взяла старую корзину, бросила туда три или четыре плитки торфа, пучок хвороста, несколько кусков угля и покрыла все это капустным листом. Затем, пройдя в глубь лавки, она вытащила из ларя большой круглый хлеб, отрезала от него ломоть, выбрала опытным взглядом самую лучшую черную редьку, разрезала ее пополам, насыпала в середину простой серой соли и, тщательно сложив обе половинки вместе, положила редьку рядом с хлебом на капустный лист, который отделял топливо от съестного. Наконец, она сунула в совок, покрытый пеплом, несколько горящих углей из печки, и поставила его в корзину.
Поднявшись по лестнице, она подала корзину Родену со словами:
— Вот ваша корзина.
— Тысячу благодарностей, — отвечал Роден и, вытащив из кармана панталон восемь су, вручил их зеленщице, говоря:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180