– А орден Победы, девочки, как всамделишный, – прошептал кто-то. Ветер качнул на окне занавеску, и набежавшая тень спугнула теплый весенний луч, тлевший на четко выписанном ордене. Разглядывали долго, пристально, с затаенным любопытством, еще не сознавая толком, что мудрой и лукавой судьбе, видно, было угодно напомнить им о грозной и неповторимой эпохе, о которой у них, неоперенышей, было пока смутное и трепетное представление.
Громко хлопнула дверь. Увидев вошедшего Агафона, Тамара попробовала снова завернуть портрет, но твердая, усохшая бумага топорщилась, открывая то лицо с чуть прищуренным, отдаленно знакомым взглядом, то краску мундира, то золоченые на петлицах звезды.
– Где откопали? – спросил Агафон.
– Тут был, в шкафу, в нижнем ящике.
– Захар Петров наказывал мне не трогать… – Настя смущенно умолкла.
– Хорошо. Раз уж он наказывал, к нему в стол и спрячем…
Агафон связал концы обрезанной веревочки и стал помогать Тамаре завертывать портрет, придерживая рваные края бумаги. Обертка упорно продолжала коробиться, и сама рама, казалось, не хотела укладываться, а веревочка оказалась коротка.
– А кто шпагатину вздумал обстригнуть? – с досадой спросила Тамара, забыв, что она первая проковыряла дырку. И другая виновница не откликнулась…
За какой-то час ловкие девичьи руки превратили хоромину Пальцева в отличную, блиставшую чистотой столовую. Появились плошки с цветами, перенесенные из общежития и от Насти, согласившейся помочь девушкам в стряпне и хозяйственном руководстве.
Агафон пытался было помогать Архипу в устройстве плиты, но его оттеснили Тамара и Настя. Как более опытные, они сами таскали глину и месили ее в старом деревянном корыте. Кирпичную грудку сложили быстро и вмазали привезенную с фермы плиту. Еще до заката солнца печку успели просушить и несколько раз легонько протопили.
Вечером девушки пригласили Агафона на ужин. Когда он вошел в столовую, на раскаленной докрасна плите в кастрюлях кипел и пенился розовым цветом ароматный борщ, на противне румяно потрескивала жиром аппетитно поджаренная картошка. Агафону наложили в большую тарелку оладий и пригласили к столу.
У плиты орудовала Анастасия Панкратовна как главная стряпуха; ей помогала высокая, в белом халате, раскрасневшаяся, похожая своей солидностью на доктора, быстрая и энергичная Тамара. Остальные девушки, пришедшие на первый коллективный ужин, разительно переменились. Сбросив надоевшие за долгую зиму ватники, приоделись в легкие платья, розовенькие, цветастые кофточки, переднички, весело щебетали вокруг расставленных столов. Агафон даже себе бы не признался, что любуется ими.
Вот за таким пиршеством, среди многоликого девичьего цветника и застал его Захар Пальцев. Подъезжая к усадьбе на коне верхом, он еще издалека заметил движение фигур на застекленной веранде, густо валивший из трубы дым и пришпорил коня. Спрыгнув с седла, он захлестнул поводья за коновязь и торопливо вбежал в свой бывший кабинет. Увидев все, что тут творилось, он вытаращил круглые глаза; обветренное лицо, казалось, еще больше побурело и налилось темной кровью. Перед ним на самом почетном месте, выставив деревянную ногу, с блаженной улыбкой на сморщенном, подобревшем от вина лице сидел Архип Матвеевич и неловко держал обрубками пальцев вилку с насаженным на конце пучком соленой капусты.
– Ой, Захар Петрович, родной вы наш человек! – подбегая к управляющему и всплескивая испачканными в муке руками, радостно закричала Тамара. – Спасибо-то вам от всех нас какое! Чем вас благодарить-то, я даже не знаю и словечков таких не найду! Девчата, живо место Захару Петровичу! Я ему сейчас, самых горяченьких оладышков подкину. Тетя Настя, родненькая, подлей еще маслица. Девочки, кричите «ура»! Качнем Захара Петровича и расцелуем его в порядке очереди!..
Тамара вытерла свои яркие, масленисто блестевшие губы и решительно направилась к обалдевшему от общего крика и начавшему отступать к двери Пальцеву.
– Да вы что здесь, спятили, по всей вероятности? – продолжая отходить к порогу, растерянно бормотал управляющий, совершенно не понимая, что происходит в его кабинете.
– От радости, Захар Петрович, от радости! – выступая вперед, говорила Настя. – Уж девчонки наши так намаялись, уж так намыкались без столовки-то. Поневоле «ура» закричишь! Орите, девчата, шибче!
Доярки, телятницы, птичницы так старались, что Пальцев закрыл уши и выкатился на улицу. Немного опомнившись, подошел к окну и, постучав черенком нагайки о раму, крикнул:
– Чертыковцев! Иди сюда ко мне, Чертыковцев! – погрозил Тамаре плеткой и исчез за углом.
– Это чего же он так рассердился? – недоуменно поглядывая на притихших девушек, спросила Настя.
– Ну, девчата, держитесь, – поднявшись со своего места, сказал Агафон. – В случае чего, не поминайте лихом, на погибель иду.
– А что такое? В чем дело? – раздались удивленные голоса.
– После объясню, если жив останусь.
Ему вдруг приятно и весело стало от фокуса, который он выкинул. Озорно, как когда-то, бесшабашно подмигнул девушкам, усмехнулся и так с этой застывшей на лице усмешкой вошел в контору, где из угла в угол бегал разъяренный управляющий.
– Может, ты мне объяснишь? – хлестнув по столу плеткой, спросил он. Голос его хрипло срывался, словно в горле у него перелопались все связки. – Это же бандитство! – глотая буквы, выкрикивал Пальцев. – Кто посмел?! Кто? Я тебя спрашиваю! – размахивая плеткой, налетел он на Агафона.
– Как кто? Вы же сами сегодня распорядились, Захар Петрович, – не моргнув глазом, ответил Агафон.
– Я-а-а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103