Но настал момент, когда он почувствовал, что ему надо вмешаться.
Он пошелестел бумагами, разбросанными на столе, и, как ни странно, этот тихий звук резко оборвал запальчивый монолог Ника.
– Здесь у меня, дон Лусеро, уже подписанный приказ на выступление президентского кортежа из Чиуауа в первый день нового года. Судя по доставленной вами информации, Варгас собирается напасть после того, как мы покинем столицу штата, где-то между Чиуауа и Дуранго. Если заговорщики поверят, что вы мертвы и до нас не дошли их секреты, они не откажутся от своих планов. Но если вы возвратитесь в Гран-Сангре, они их поменяют. И тогда… – он выразительно пожал плечами, – я умру. Конечно, смерть одного человека – мелочь, но в данной ситуации силы, поддерживающие конституцию, к сожалению, будут ослаблены. И ваша трудная и опасная работа, дон Лусеро, окажется бесполезной, так как не принесет результата, – добавил Хуарес не без лукавства.
– Что ж! Вы прямодушны и жестоки, мистер президент, но в цель вы попали, в самое яблочко, – сказал Ник.
О, как бы он хотел сейчас обладать цинизмом настоящего дона Лусеро, еще в детстве опустошившего церковную копилку для нищих!
– Означает ли это, что ты согласен похоронить себя заживо и скрываться некоторое время? И чтоб слух о твоей гибели достиг ушей Мариано Варгаса? – спросил Маккуин.
Николас тяжело вздохнул, признав свое поражение. Но тут же смачно выругался и произнес:
– Да, я согласен со всеми твоими чертовыми придумками, но хоть пошли одно словечко Мерседес о том, что я жив. Она беременна, и я не знаю, что может случиться с ней…
– Тем лучше она сыграет свою роль в спектакле, – сказал Маккуин, но Хуарес прервал его решительным жестом:
– Я пошлю к ней доверенного человека.
Бенито Хуарес, который сам имел супругу и шестерых детей, проживающих в изгнании в Соединенных Штатах, мог понять, как тяжко сказывается война на семьях, на женах и детях.
Январь 1867 года
В Мехико не прекращались празднества и балы, но веселье было тревожным, словно перед концом света.
Роскошно обмундированные французские и австрийские роты все еще упражнялись на плацу Зоколо, но все знали, что генерал Базен получил приказ покинуть столицу вскоре после первого января. Иностранные посольства большей частью еще не закрывались, но дипломаты уже паковали вещи и отправляли семьи домой.
Во дворце Чапультепек царило нарочито праздничное настроение по контрасту с мрачной атмосферой всего огромного города, с недоумением взирающего на эти пышные торжества.
С отъездом императрицы Шарлотты Максимилиан вел себя так, будто каждый день – последний в его жизни.
Одна тысяча восемьсот шестьдесят шестой год положил конец славному и блистательному, хотя и недолгому существованию мексиканской империи. Все морские порты по обоим берегам, равно как и все столицы северных штатов, оказались в руках хуаристов. На юге епископ Оахаки униженно спрашивал генерала Диаса, на что он может рассчитывать, если подпишет акт о капитуляции? Торжествующий хуаристский генерал ответил епископу:
– Только на то, что вы будете расстреляны в своем золотом облачении.
И вот наконец до императора из Парижа дошла весть, что его супруга сошла с ума. Всегда несдержанная и нервная, Шарлотта неприлично раскричалась, а после упала в обморок на аудиенции у Наполеона Третьего и была помещена в психиатрическую больницу. Этому предшествовали подобные же ее выходки при встречах с императором Австро-Венгрии и с его святейшеством папой римским Пием IХ.
Максимилиан колебался. Продолжать ли ему воевать или бежать из страны вслед за Шарлоттой? Его нерешительность приводила придворных в отчаяние… Одни трепетали в страхе, другие надевали на себя циничную маску, вслух объявляя, что готовы отправиться в ад вместе с «австрийским мечтателем», а до этого будут справлять пышную тризну.
Как бы ни было плохо положение на фронтах, но в императорской казне оставались еще кое-какие сокровища.
К группе спокойных прагматиков причислял себя генерал Леонардо Маркес, военный советник императора, убедивший Максимилиана остаться в столице после эвакуации французских полков. Тигр Такубайя был коротконогим, суетливым человечком с пронзительным взглядом, с желтизной в зрачках, как у ягуара. Если он улыбался, то это не располагало к нему собеседника, а, наоборот, внушало ужас.
Сейчас он сидел за массивным письменным столом, делал вид, что перелистывает какие-то важные бумаги, и посматривал, как на плацу перед императорским дворцом бегают и имитируют штыковые атаки одетые в парадную форму солдаты.
– Как я рассчитал, нам осталось ждать шесть недель до «последнего прости» генералу Базену. Остальное… – он выдержал многозначительную паузу, – …в руках Господних.
Его партнер по переговорам откинулся на спинку кресла и от души расхохотался.
– Вы подразумеваете, что имперская казна попадет в тигриные лапы?
Маркес посмотрел на своего молодого подчиненного с явным одобрением проявленной этим офицером сметливости и наглости. С подобными людьми он и предпочитал иметь дело. Им не надо было ничего объяснять, они все понимали с полуслова.
Маркес перестал делать вид, что занят с документами, встал из-за стола и подошел к сидящему на предложенном ему стуле посреди обширного кабинета полковнику Лусеро Альварадо, который ко дню аудиенции у генерала уже заслужил в армии прозвище Эль Диабло.
Лусе действительно стал в глазах у всех личностью дьявольской – одетый всегда в черную одежду и всегда въезжающий на черном огромном коне в сжигаемые деревни и городки, чье население подозревалось в симпатиях к хуаристам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141