– Как ты узнала?
– Серебряный доллар был талисманом дона Ансельмо. Это шулерская монета, которую он приобрел в Новом Орлеане. Когда-то давно он отдал ее Лусеро. Там с обеих сторон одинаковое изображение.
– Решка! – воскликнул Ник с горечью и не удержался от проклятия. – Черт побери! Как будто он знал, что, умирая первым, может спасти меня.
– Он никак не мог этого знать.
Ник пожал плечами.
– Случаются странные вещи… на войне люди вдруг обретают дар провидения. После того как годами убегаешь от смерти и видишь, как рядом гибнут люди, часто нелепо, бессмысленно, появляется какое-то шестое чувство… Может быть, он знал…
– Тогда он преподнес тебе самый драгоценный подарок… – сдавленно произнесла она. – Такого еще никто никому не дарил…
– Мы проговорили с ним всю ночь напролет. Мы рассказали друг другу то, о чем и не заикались в те месяцы, когда вместе воевали. Кажется, я был единственным человеком, о котором Лусе хоть как-то думал и заботился – насколько это позволял его характер.
– Я никогда не любила его, но теперь навеки благодарна ему за то, что он сделал. И зажгу свечи во имя спасения его души.
– Чувствую, что свечи ему очень понадобятся, – горячо поддержал ее Ник, вспоминая непочтительную иронию, с которой Лусеро отнесся к напутствиям священника.
– Разумеется, состояние моей собственной души не дает надежд на то, что молитвы будут услышаны. По крайней мере, такого мнения придерживается падре Сальвадор.
Мерседес вздохнула.
– Ты вдова. Если он не обвенчает нас, мы можем пересечь границу и сочетаться браком на американской территории. Я знаю, что твоя церковь нас не благословит, но…
Она нежным поцелуем заставила его замолчать:
– Мы уже дали все брачные обеты друг другу. Мне этого достаточно.
Но как хотелось Нику, чтобы в душе ее царил истинный покой. Он многое бы отдал за церковное благословение.
Ласковый ветер шевелил ветви старых ив, приносил откуда-то с плоскогорья ароматы первых цветов. Весна пришла в Сонору, и никто из обитателей Гран-Сангре не мог позволить себе ни минуты отдыха. Почва хорошо увлажнилась после зимних дождей, и в нее надо было успеть бросить семена до того, как она окаменеет. Поэтому немногие из обитателей поместья пришли на похороны – лишь полдюжины беременных женщин, не способных к работе в полях, включая и саму хозяйку гасиенды. Ник приехал на церемонию прямо с поля.
Отец Сальвадор отслужил заупокойную мессу, пожелал душе Лусеро мира и покоя.
Ник держал Мерседес за руку, когда тело ее мужа опускали в могилу. После свершения ритуала все начали расходиться. Ник повел Мерседес, обняв ее за вздрагивающие плечи, к ожидающему их экипажу.
– Все будет хорошо, дорогая, – шепнул он по-английски.
– Отец Сальвадор назвал тебя доном Николасом, а похоронили мы дона Лусеро. Значит, все знают…
– Я думаю, что все в Гран-Сангре уже давно догадались…
Его ранила искренняя боль, прозвучавшая в ее голосе.
– Но раньше было по-другому. Они догадывались, но скрывали… Я люблю тебя больше жизни, Ник, но я не так простодушна, как, например, Розалия.
Действительно, девочка сразу же, без всяких сомнений и вопросов, восприняла сбивчивое объяснение Мерседес насчет несчастья, приключившегося с «дядей» Лусеро, и бурно радовалась возвращению «настоящего» папы.
– Может, стоило ее взять с собой на похороны? – неуверенно пробормотал Ник.
– Лусеро не был добр к ней, и у Розалии нет повода горевать о нем. А притворяться она не умеет. Никто за пределами Гран-Сангре не знает наверняка, чей она ребенок, а Розалия с самого начала поверила, что она твоя дочь. Пусть так и будет. Она юна… и ее вера незыблема в отличие от меня. Я слабая, неразумная женщина… вдобавок с предрассудками.
– Вздор! Ты самая храбрая и сильная из всех женщин на свете.
Ник взял Мерседес за подбородок, вздернул ее головку вверх, заставил посмотреть себе прямо в глаза, стремясь влить в нее бодрость.
Вежливое покашливание отца Сальвадора у них за спиной нарушило минутную идиллию.
Весь вчерашний день после их приезда в Гран-Сангре и сегодняшнее утро, вплоть до похорон, священник неотступно следил за ними. Его блеклые голубые глаза не выражали ничего, но преувеличенное и даже демонстративное внимание к Нику и Мерседес настораживало.
– Благодарю вас за то, что было сказано вами о моем брате, – после короткой растерянности нашелся Ник.
Священник кивнул.
– Дон Лусеро под конец жизни совершил благородное деяние. Никто этого от него не ожидал. Несомненно, Божий промысел руководил им. – Священник смолк, но тотчас продолжил: – У меня к вам дело – спешное и чрезвычайной важности. Не согласились бы вы встретиться со мной в библиотеке после полуденной трапезы?
За столом Мерседес не могла проглотить ни куска. Приглашение на беседу с падре Сальвадором выглядело зловеще. Она вслушивалась в беззаботный обмен шутками между Ником и девочкой и мысленно молилась: «Боже! Позволь нам остаться единой семьей!»
Что, если отец Сальвадор потребует, чтобы она рассталась с Ником? Она, конечно, не согласится, но тогда будет жить с ним во грехе.
Священник уже ожидал их в библиотеке. Он показался Нику чересчур нервным, взвинченным. Что происходит с падре, что у него на уме?
– Я не могу найти слов, чтобы выразить эту проблему деликатно, – начал он без обычной преамбулы, бесшумно расхаживая взад-вперед по мягкому ковру.
Ник усадил Мерседес, а сам встал за ее креслом, как бы оберегая любимую женщину. Он решил перехватить нить разговора.
– Вся вина лежит на мне. Я представился Лусеро, как сводный брат, и завладел его супругой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141