Сандалии были велики для ее ножек и шлепали по полу.
С опущенной головой она остановилась перед матерью настоятельницей. Мерседес почувствовала укол в сердце при виде худенького существа – никому не принадлежавшего и никому не нужного.
Монахиня обратилась к чете Альварадо:
– Это Розалия Херрера. Розалия, сделай реверанс дону Лусеро Альварадо и его супруге донье Мерседес.
В дальнейшие разъяснения мать настоятельница не стала вдаваться, предоставив сеньору самому искать способ, как признать ребенка своим и поведать об этом маленькой девочке.
Розалия вежливо и послушно приветствовала незнакомую ей пару. Николас в смущении долго не отвечал.
– Здравствуй, Розалия, – наконец промолвил он.
Мерседес, понимая, как ему нелегко, опустилась на колени и положила руку на плечо девочки.
– Мы проделали большой путь, чтобы увидеться с тобой. Нам бы хотелось, чтобы ты жила с нами в нашей гасиенде.
Лицо маленького эльфа проглянуло сквозь занавес черных локонов, когда Розалия вскинула головку. Нос и ротик ее были изящны, черты лица – правильны. Единственным свидетельством индейской крови матери был ее смуглый цвет кожи.
Она смотрела на Мерседес глазами большими и серьезными, черными, но с серебристой радужной оболочкой. Не было сомнения, что она – Альварадо.
Девочка поднесла было правую ручку ко рту, потом, бросив украдкой взгляд на мать-настоятельницу, спрятала ее в складках бесформенной, слишком просторной для нее рубахи.
– Я твой папа, Розалия, – мягко произнес Николас, встав на колени рядом с Мерседес.
Он не был уверен в том, что такой маленький ребенок поймет его. Будучи в ее возрасте, он уже испытал многое и многое понимал. Была ли ее коротенькая жизнь так похожа на ад, как его в раннем детстве?
– Мама говорила, что у меня нет папы. Теперь она умерла. Сестра Агнес сказала, что мне придется жить в другой обители, а потом стать монахиней.
– В этом нет необходимости, – грубовато прервал ее Николас, а затем, спохватившись, добавил: – Я сожалею, что твоя мама скончалась, но я действительно твой отец. Теперь моя очередь заботиться о тебе. Ты не обязана становиться монахиней и жить в монастыре.
Девочка осторожно перевела взгляд с мужчины на красивую сеньору. Воспитываясь в исключительно женском мирке, она не знала, как воспринять его заявление. От женщины она ожидала помощи и совета.
– Вы прекрасны, как ангел, – обратилась она к Мерседес. – У них у всех волосы из золота. Вы про это знаете?
– Нет, – Мерседес ответила ей со всей серьезностью. – Я думаю, что у некоторых ангелов могут быть такие же черные волосы, как у тебя.
Она потрогала один упругий завиток, такой же, как у Лусеро, погладила девочку по щеке и развела руки в стороны, раскрывая этой милой несчастной малышке свои объятия.
Как-то неожиданно и естественно Розалия устремилась к ней и крепко прижалась к красивой, доброй сеньоре.
– Он правда мой папа? – робко прошептала она на ухо Мерседес.
– Да, конечно, – заверила Мерседес ребенка.
– Никто из других девочек не имел папы. У меня одной была мама… пока…
Мерседес прижала Розалию к груди, нежно поглаживая плачущую девочку. Ощущая подозрительную тяжесть в груди, Николас поднялся с колен и обратился к монахине:
– У вас найдется место, где моя жена могла бы переночевать? Мы не отправимся в обратный путь в Гран-Сангре раньше завтрашнего утра, а постоялые дворы и кантины в городе не очень подходят для сеньоры. К тому же было бы лучше для Розалии, если она проведет ночь вместе с моей женой здесь, в привычной для нее обстановке.
– Милости просим ее разделить с нами наш убогий кров. Мы готовы предоставить ей убежище на все время, пока мы здесь остаемся. Через две недели монастырь закрывается. Да пребудет с вами благословение Господне! Желаю вам приятного пути!
Мерседес встала, стараясь удержать на руках длинноногую девочку, которая была слишком тяжела для нее.
– Я отнесу ее до вашей кельи, – вызвался Ник и подхватил ребенка, показавшегося ему при его росте и силе легче пушинки.
Розалия без возражений устроилась у него на руках. Когда тонкие детские ручонки обвились вокруг его шеи, тягостное ощущение в груди вновь обнаружило себя, а недостойная мужчины влага навернулась на глаза. Чувство родства он познал впервые в жизни.
Когда сумерки опустились на лабиринт узких улочек, крики, доносящиеся из «Змеи и кактуса», стали столь громкими, что разносились далеко вокруг. Это была просторная кантина с высоким потолком и балконом, протянувшимся вдоль трех стен на уровне второго этажа. Наверху также размещались комнатушки продажных женщин, которые невозмутимо занимались своим древнейшим ремеслом, несмотря на многоголосое эхо от шума и возгласов в баре и за карточными столами внизу.
Фортунато протолкался между двух пьяных рабочих с серебряных рудников и просигналил малому за стойкой, чтобы ему налили высокий стакан теплого пенящегося пива. Потихоньку отпивая по глотку, он, прищурившись, окидывал настороженным взглядом застланный густым табачным дымом зал, где прежде всего бросалась в глаза яркая французская униформа. Солдаты пили, курили, развлекались с дамами в полузакрытых тесных нишах, играли в карты. Он не увидел среди них знакомых и вздохнул с облегчением.
Хиларио вошел без улыбки на лице, кивнул патрону и занял место в дальнем углу. Ник подсел к нему.
Пиво вызывало в нем отвращение. Проходя службу в Чиналоа, он приучился к этому напитку, но там подавали его охлажденным кусками льда, доставляемого из пещер в окрестностях Малтазана.
– Как дела? Удачно?
– Да. Тут околачивается много молодых парней из бедных семейств – из тех, кто не хочет служить пушечным мясом для императора… или присоединяться к Хуаресу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141