Все внимательно слушали Ника.
– Я вижу, что вы, господа, к сожалению, здесь, на северо-западе Мексики, живете как бы в изоляции, но позвольте вас заверить, а я приобрел на войне некоторое понимание обстановки и поэтому говорю с полным на то основанием, так вот поверьте, что не пройдет и трех месяцев, как Хуарес соединит свои силы и займет всю страну.
– И вы серьезно убеждены, что эти безбожники, животные-республиканцы, способны опрокинуть монархию? – Дон Герман даже отшатнулся от Ника. – Я видел, как они сотнями сдавались в плен под Пуэбло в шестьдесят третьем, потому что оголодали и хотели набить животы.
– Оголодали? – иронически повторил Ник. – Да, наверное, но только после того, как три месяца выдерживали атаки армии, вдесятеро превосходящей их числом. Они фанатично преданы своей конституции и своему маленькому индейцу. Они сражаются и, на удивление всем, побеждают. А теперь еще и получают помощь извне. Супругу Хуареса проклятые гринго встречали с распростертыми объятиями.
Он обвел присутствующих взглядом:
– Вам, например, известно, что ее пригласили выступить перед их конгрессом? А то, что их правительство переправляет обозы с винтовками через границу и вооружает отряды Эскобедо?
Фортунато оглядел аудиторию, наслаждаясь произведенным его речью эффектом. У некоторых пожилых джентльменов челюсти отвисли от изумления, а дон Энкарнасион и дон Герман были вне себя от ярости. А Мариано? У него на лице было отсутствующее выражение, как будто горячая речь Николаса прошла мимо его ушей. Он безмятежно потягивал вино из вновь наполненного доверху массивного бокала.
– Значит, ваша точка зрения такова – мы должны опустить руки и позволить безумцам, помешанным на земельной реформе, захватить наши наследственные владения? Я правильно вас понял, дон Лусеро? – спросил Энкарнасион. Под темным загаром его лицо пылало огнем. – И вы предрекаете, что это неизбежно?
– Если кто-нибудь не остановит Хуареса. А пока этого не случилось, я решил проводить собственную политику. Расчетливый хозяин изобретает свои законы и действует так, чтобы сберечь свои владения, если он, конечно, не намерен с ними бесславно расстаться, а заодно и с жизнью. Для меня не было, нет и не будет большего желания, чем узнать, что Хуарес убрался со сцены. Без него все это восстание превратилось бы в фикцию, и мы быстро скрутили бы шеи всем так называемым республиканским генералам по отдельности, перессорив их друг с другом. Но с ним, как с символом, как с иконой, их ничто не остановит до тех пор, пока его знаменитая черная карета не вкатит в Мехико.
Он оценивающе оглядел слушавшую его публику и смочил горло изрядным глотком портвейна.
– Так вы предлагаете избавиться от маленького индейца? – спросил Мариано небрежно, будто обсуждался вопрос отправки старой клячи на живодерню.
Ник пожал плечами:
– Я понимаю, что такие попытки уже предпринимались неоднократно… и безуспешно. Теперь, я боюсь, время упущено.
Как бы не придавая значения завязанному им самим серьезному разговору, он приблизился с бокалом в руке к французскому окну и вышел на веранду, успев, однако, заметить молчаливый обмен взглядами дона Варгаса с некоторыми из его гостей. Были ли они все замешаны в заговоре? Самым загадочным было поведение Мариано. Сын старого дона изображал полную аполитичность. Вероятно, по характеру он был подобием дона Ансельмо, занятого только развлечениями и ничем иным. Но, может быть, у Мариано это маска?
Компания в кабинете распалась, так как мужчинам требовалось переодеться в вечерние костюмы. Николас подозревал, что Энкарнасион с самыми приближенными друзьями, вероятно, где-то заперся, чтобы без посторонних обсудить, стоит ли доверять молодому Альварадо и привлекать его к опасному делу. Ник не очень-то надеялся на доверие заговорщиков. Пока ему оставалось только держать глаза и уши открытыми и ждать, когда представится возможность, пусть случайно, проникнуть в какую-либо тайну.
Стоя перед зеркалом в отведенном ему покое, он внимательно изучал свой внешний вид. Он оделся в традиционный креольский костюм – короткий приталенный сюртук, брюки с серебряным галуном, белоснежная рубашка и белый шелковый шейный платок, подчеркивающий смуглость кожи. Во всем – резкое сочетание белого и черного. Единственным цветным пятном, нарушающим черно-белую гамму, был кроваво-красный пояс, перетягивающий талию.
Ник приотворил дверь своей маленькой гардеробной и увидел Мерседес, замершую в ожидании супруга на середине спальни, которая любого могла повергнуть в трепет своими невероятными размерами. Расписанные фресками потолки нависали над нею, ее окружали стены с обоями, тисненными золотым узором, и персидские ковры, но все же ее стройная фигура как бы заслоняла собой всю эту подавляющую роскошь.
– Донья Мерседес! Ты – истинный бриллиант дома Альварадо, – произнес он голосом, хриплым от внезапно нахлынувшего порыва страсти и подлинного восхищения своей женой. Ник приблизился к жене и подал ей руку.
На ней было платье из темно-фиолетового шелка – цвет специфический, губительный для внешности беспечных блондинок, но темное золото ее волос и глаза удивительно соответствовали этому редкому материалу и создавали вокруг нее какое-то нервное напряжение.
Смелый вырез спереди открывал округлые холмы позлащенных загаром грудей. В ложбинку между ними, затененную, глубокую и таинственную, опускался оправленный в серебро аметист с ожерелья, любовно обвивающего ее лебединую шею.
Ник прикоснулся поцелуем к теплой и нежной коже, завидуя драгоценностям, которые весь вечер будут касаться ее шеи и груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141