Чувствуя на себе взгляд умирающего, Бласко по мчался вверх по лестнице, покуда его спутники расправлялись с престарелым отцом Пьера и слугами, которые рыдали, заламывая руки.
– Жюли! – крикнул он. – Где вы? Это Бласко!
Он нашел ее в одной из спален. Быстро накинув плащ на голое тело, она встала с кровати.
Жюли сразу заметила белый крест на шляпе Бласко и белый шарф на его рукаве. Она видела из окна ужасы, творящиеся на улице, и знала, что убийцы находятся внизу.
– Вы с ними? Вы… вы дьявол!
– Молчите, дурочка! – крикнул Бласко. Он увидел лестницу, ведущую на чердак. – Быстро выбирайтесь на крышу! Нельзя терять ни секунды!
Жюли повиновалась. Бласко последовал за ней. Едва он успел закрыть за собой люк, как услышал топот ног и крики на лестнице.
– Идите к трубе, – шепнул он девушке. – С Божьей помощью мы сумеем спрятаться.
Они подползли к трубе и скорчились за ней. Шум доносился отовсюду – внизу продолжалась бойня.
– Пьер, – прошептала Жюли. – Мой отец… Они внизу. Мы должны помочь им!
Бласко покачал головой.
– Слишком поздно? – с трудом вымолвила она.
Он молча кивнул.
Жюли закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Бласко был рад, что она хотя бы короткое время не будет видеть творящихся внизу ужасов.
Несколько часов они оставались на том же месте. Бласко боялся шевельнуться – он слышал, как убийцы стреляют в тех, кто, подобно им, искал спасения на крыше. Мысли его бешено работали. Он должен увести Жюли из дома. Если они доберутся до его комнаты в гостинице, возможно, хозяин поможет ему присмотреть за девушкой, пока не кончится это безумие.
В Жюли легко могли узнать молодую гугенотку, прибывшую в Париж со свитой Жанны Наваррской. Ей было небезопасно появляться на улицах.
Тем не менее, им нельзя было долго оставаться на крыше. Когда рассветет, их могут заметить.
Отчаянный план пришел в голову Бласко. В конюшнях позади дома, несомненно, должны быть запасы сена и какие-нибудь мешки. Что, если он раздобудет большой и достаточно крепкий мешок, чтобы отнести в нем Жюли на спине в свою гостиницу? Бласко сообщил ей о своем намерении. Жюли пришла в ужас при мысли, что ей придется остаться одной, и судорожно вцепилась в него. Было нелегко узнать в этой смертельно напуганной девушке ту ревностную гугенотку, которая пыталась обратить Бласко в свою веру. В другое время это его позабавило бы и он стал бы поддразнивать девушку, но сейчас Бласко испытывал к ней только жалость и нежность. Он понимал, что если переживет эту ночь, то уже никогда не будет тем легкомысленным молодым человеком, который отмахивался от серьезных дел, думая лишь о развлечениях.
Бласко осторожно вернулся на чердак и спустился по лестнице, перешагивая через мертвые тела. На несколько секунд он задержался возле Пьера, лежащего на спине и глядящего вверх невидящими остекленевшими глазами. На красивом лице юноши застыло выражение укора.
– Пьер, – пробормотал Бласко, – если бы ты знал… Что ты думал обо мне в последнюю минуту, мой бедный друг-гугенот?
Понимая, что никогда не сможет забыть выражение этого лица, он поклялся себе, что не оставит Жюли до тех пор, пока она будет нуждаться в нем.
Найдя то, что искал, Бласко вернулся к Жюли. Привел девушку в конюшню, засунул в мешок, прикрыл сверху сеном, взвалил мешок на спину и направился в гостиницу.
Бласко шел по залитым кровью парижским улицам, обливаясь холодным потом и радуясь, что Жюли не может видеть того, что видит он.
Три дня они скрывались в его комнате.
Как объяснить то, что произошло за эти три дня?
Бласко не любил Жюли – он жалел ее. Жюли тоже не любила его, но она была одинока, напугана и смотрела на него как на своего защитника.
Когда Бласко уходил, девушка дрожала от страха, а когда он возвращался в комнату, в ее глазах вспыхивала радость.
Бласко не смог бы спасти девушку, если бы не его друг, хозяин гостиницы. Бласко не сказал ему, что Жюли гугенотка, но он, возможно, сам об этом догадался. Хозяин был французом, парижанином и добрым католиком, но Гатоиг всегда казалась ему самой прекрасной вещью на свете, перед которой должно отступать все остальное.
Храбрый и красивый испанец влюбился в маленькую гугенотку и пронес ее в мешке по улицам, на которых свирепствовала резня. Это была самая романтическая любовь, какую только можно вообразить. Поэтому, даже если она действительно гугенотка, он должен помочь им спастись.
Матиас всегда был готов услужить им. Казалось, у парня было что-то на совести, побуждающее его стремиться видеть своего хозяина счастливым с красивой молодой девушкой.
Жюли боялась покидать комнату Бласко. По ночам она просыпалась, думала об отце и брате и плакала как ребенок, кем, в сущности, и была.
– Теперь у меня никого нет, – всхлипывала девушка. – Я осталась совсем одна.
Естественно, Бласко обнимал и утешал ее, говоря, что она никогда не будет одинокой, покуда он рядом с ней.
Жюли прижималась к нему и просила прощения, что плохо о нем думала. Она плакала, и Бласко вытирал ей слезы.
Казалось невероятным, чтобы в такое печальное время они стали любовниками. Ни Бласко, ни девушка не хотели этого.
Тем не менее, это произошло само собой, когда Жюли лежала рядом с Бласко на его кровати, так как она боялась отходить от него ночью.
Бласко навсегда запомнил, как это случилось. Внизу проходила процессия к кладбищу Невинно Убиенных. Говорили, что там зацвел боярышник и что это является знаком, будто Бог и его святые благословили бойню и довольны теми, кто пролил кровь еретиков.
Процессия, возглавляемая священниками, певшими хвалу Господу и Святой Деве, задержалась у виселицы, на которой раскачивалось изуродованное тело великого и благородного Колиньи, извлеченное из реки, куда его бросила толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117