Вы потеряли дочь и мужа, и все же вы не одиноки.
– У меня есть Габриель и Сабина. Они мне как дети. Я старалась смотреть на племянника Алонсо, как на своего сына, а на его жену Сабину – как на дочь. Они изо всех сил стремились заменить мне тех, кого я лишилась.
– Но никто не в состоянии этого сделать. Я вижу это по вашим глазам.
– Я так думала, Бласко, но сейчас Сабина ждет ребенка. Я молю всех святых, чтобы все прошло хорошо. Когда я возьму малыша на руки, то буду любить его как родного внука, которого могла принести мне Исабелья. Буду наблюдать, как он растет, как раньше наблюдала за своей дочерью.
– Очень рад за вас…
– Сабина молода и здорова. Они женаты всего года ребенок уже скоро родится. Уверена, что у них будет много детей. Я стану возиться с ними, и у меня не будет времени для печальных мыслей. Если бы я знала, что Исабелья мертва, как Алонсо, то, наверное, могла бы успокоиться. Но меня мучает то, что могло с ней произойти.
– С Исабельей была Бьянка. Она должна была о ней позаботиться.
– Ах да, молодая цыганка. Я хорошо помню день, когда она появилась у нас. Странная девушка… такая дерзкая и непочтительная. Я тогда не хотела, чтобы она осталась в доме и стала постоянной компаньонкой моей дочери. Но теперь я рада, что она оказалась здесь. Бьянка была храброй девушкой и по-настоящему любила Исабелью.
– Думаю, – промолвил Бласко, – они вряд ли смог ли бы прожить долго в Англии. Я слыхал, что там нет ничего, кроме дождей и туманов, а сырость проникает до костей, убивая тех, кто к ней не привык.
– Но я хотела бы точно знать это, Бласко. Я не обрету покоя, пока снова не обниму дочь или не буду уверена, что ее страдания кончены.
– С тех пор прошло много времени.
– Очень много, – согласилась донья Марина. – Сабина сказала, что, если родится девочка, она назовет ее Исабельей, а если мальчик – Алонсо. Но я слишком много болтаю о своих детях. Я очень рада, Бласко, что ты приехал сегодня, так как хочу сказать тебе кое-что предназначенное только для твоих ушей. Подойди к двери и проверь, не подслушивают ли нас.
Бласко повиновался. В приемной никого не оказалось.
Донья Марина посмотрела на него и произнесла шепотом:
– Я слышала разговоры, касающиеся Жюли и того… как она молится.
Сердце у Бласко забилось сильнее.
– Где вы это слышали?
– Ваши слуги говорили нашим.
– Слуги – наши друзья. Мы всегда хорошо с ними обращались.
– И они будут преданы вам во всем за исключением одного, о чем они станут распространяться, если их начнут расспрашивать.
– Возможно, – сказал Бласко.
– Твоя жена все эти годы жила в вашем доме, но до сих пор я не слышала сплетен на этот счет.
– Мы тщательно хранили эту тайну.
– Бласко, может произойти нечто ужасное.
– Никто не знает этого лучше меня. Надеюсь больше никогда не видеть того, что мне довелось увидеть в Париже.
– Сейчас Жюли в Испании, – напомнила донья Марина. – Все это время она жила среди нас. Ее ребенок – испанец. Он Каррамадино и не может быть еретиком.
– Боюсь, что нас ожидают большие неприятности. Моя мать не позволит, чтобы ее внук был воспитан еретиком, а Жюли – чтобы ее сын стал католиком. Скоро он достигнет возраста, когда придется думать о его религиозном обучении. А теперь пошли разговоры о Жюли! Что, если они достигнут ушей тех, кого это может заинтересовать?
– Тебе не следовало жениться на гугенотке, Бласко.
– Не следовало, – кивнул Бласко. – Но теперь я должен защищать Жюли, даже если это будет стоить мне жизни.
– Ты лучше всего защитишь жену, если будешь следить за ее поведением. В Париже ты видел страшные вещи на улицах. Здесь происходят точно такие ужасы в подземных тюрьмах. Помни об этом, Бласко. Помни и будь настороже.
Вскоре после этого Бласко вышел вместе с доньей Мариной взглянуть на виноградники и поговорить с Габриелем. Он пообедал с ними и остался отдохнуть, а когда сиеста кончилась, поскакал назад в сторону Севильи.
Это был счастливый день, если не считать предупреждения относительно Жюли, а Бласко нуждался в подобных днях. Но подъезжая к дому, он становился все более мрачным.
Между его женой и матерью существовала постоянная неприязнь, и поэтому он не должен передавать матери предупреждение доньи Марины. Не следует предоставлять ей лишний повод унижать бедную Жюли.
Нужно поговорить с Жюли и попросить ее соблюдать осторожность. Они много лет хранили ее тайну. Она никогда не посещала мессу в их часовне, Отец Гарсия знал, что они приютили в доме еретичку. От него это невозможно было утаить, но если он когда-нибудь их покинет, они не будут чувствовать себя в безопасности.
Жюли молилась в своей комнате. Она часто заявляла, что не нуждается в атрибутах католической церкви. Ее религия была простой. Гугеноты не верили в необходимость пения молитв по-латыни, священников, служащих мессу, церемониальных одежд, изображений святых. «Мы обращаемся прямо к Богу», – утверждали они.
Жюли исповедовала свою веру в католическом доме, слуги приписывали ее необычные молитвы иностранному происхождению и не догадывались, как надеялись Бласко и Жюли, что она из тех еретиков, которых испанский король и сановники Церкви вознамерились истребить огнем и пытками.
Положение было чревато сотней опасностей не только для Жюли, но и для всех обитателей дома.
И в этом был повинен Бласко. Он навлек эти опасности на свою семью, хотя всю молодость хотел только греться на солнце и получать удовольствия.
По дороге домой Бласко думал о Жюли, несущей свои кресты и становящейся с годами все более суровой. Он думал о матери, которая обожала внука, но так и не смогла полюбить свою невестку, и чья неприязнь к ней с рождением мальчика стала усиливаться, приближаясь к ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117