в глазах леди Эмили больше растерянности, чем трагизма. И Ролло — суровый, окаменевший, глаза как лед, жестоко глядят они на меня, от чего пробирает дрожь.
Вердикт был вынесен единственно возможный. Самоубийство. Внутренне я протестовала так, что хотелось реветь.
Только не Филипп! Он — не мог совершить этого. Любой, хоть немного знавший его, должен был понимать очевидные вещи. Однако таково было мнение следствия.
Потом были похороны. Я не пошла. Лежала одна, ослабевшая от переживаний, от бессонницы, от недоедания.
— Мама считает, что тебе не мешает поехать в загородный дом, — сказала однажды Эсмеральда. — Я отправлюсь с тобой. Газеты все надоедают. Мама говорит, уехать ненадолго будет лучше.
Так и сделали. Каким утешением была для меня Эсмеральда! Наверное, она в глубине души считала, что от ужасной участи я спасла ее, ведь на моем месте сейчас могла оказаться она, как и предполагалось.
Мне стало немного легче, однако спала я по-прежнему плохо. Стоило задремать, как я видела Филиппа, пистолет в руке, постель, залитую кровью… Или грезился тот, другой сон: комната, красный ковер, морской пейзаж — и Филипп рядом со мной. И он говорил мне: «Ты же всегда предчувствовала это, Эллен? Ну вот, пожалуйста. Я умер. Убил себя… потому что не мог жениться на тебе».
И я пробуждалась, выкрикивая его имя. Страшные были дни. Спустя две недели после нашего приезда за город, в Трентхэм Тауэрз, прибыл Ролло. Он зашел навестить меня. Эсмеральда поднялась ко мне в комнату и сказала, что он ждет в маленькой гостиной. Увидев меня, Ролло встал, сдержанно поклонился, и я обратила внимание на то, как он изменился за это время. Я тоже, наверное…
Он настоятельно попросил о беседе с глазу на глаз. И начал сразу, без обиняков:
— Хочу, чтобы вы объяснили мне, почему Филипп пошел на самоубийство.
— Если бы только я знала…
— А вы не знаете? — резко спросил он.
— Откуда же? Если бы я знала, что он задумал, я бы нашла способ остановить его.
— Но что-то же послужило причиной…
— Мне она неизвестна.
— А кому же тогда известна?
— Вероятно, он что-то скрывал от всех.
— Брат был не такой человек. — Ролло не сводил с меня глаз. — Видимых причин нет. Неприятностей[него не было, в бизнес он еще не включался всерьез. Значит, причина кроется в его личной жизни. Уверены ли вы стопроцентно, что между вами не было разногласий, размолвок? Только здесь, похоже, приходится искать ключ к разгадке.
Его взгляд был холоден, полон ненависти; и я поняла, что он действительно подозревал меня в причастности к трагической гибели брата. Вынести такое было выше моих сил.
— Для меня удар оказался побольнее, чем для вас. Я должна была стать его женой! — почти выкрикнула я. Он близко подошел ко мне; руки, я заметила, сжаты в кулаки, будто ему приходилось сдерживать себя, так, наверное, сильно было желание ударить меня, сделать мне физически больно, настолько, наверное, он винил меня в смерти Филиппа.
— Я думаю, вам кое-что известно, — произнес он.
— Я уже сказала, что понятия не имею, что вообще могло толкнуть его на этот шаг.
— Вероятно, что-то связанное с вами. Может быть, вы обманывали его, и он узнал об этом. Ваше предательство могло настолько потрясти его, что он, не имея никакого жизненного опыта, предпочел выстрелить в себя, чем посмотреть вам в лицо.
— Вы не можете верить в этот бред. Это ложь! Гнусная, злобная ложь!
— Кто тот человек, с которым я застал вас в особняке на площади Финлей?
— Откуда я могу знать, кто он? Он сказал, что он ваш родственник.
— Вы прекрасно знаете, что это не правда.
— Тогда кто же он?
— Полагаю, он ваш друг.
— Повторяю, кто он, я не знаю. Он был на концерте в вашем доме… а потом зашел осмотреть особняк на площади. Вот и все, что мне известно.
Ролло скептически смотрел на меня.
— Как же он попал в особняк?
— Он же говорил вам, что взял ключ у агента по продаже.
— Эллен, я ведь знаю все. Узнавать и выяснять — часть моего бизнеса. Вы заранее договорились встретиться там, только я немного помешал вам.
— Это чудовищная ложь!
— Я говорю только о том, что лежит на поверхности. Один ключ был у вас, другой, которым я пользовался, у Филиппа. Никакого третьего ключа не было вообще. Я говорил с нашим агентом, интересовался, почему он выдал ключи еще кому-то, но он уверяет, что никто из посторонних к нему даже не обращался. Так что только единственная возможность была у того человека попасть в дом — его впустили вы!
— Это чепуха, — отбивалась я, — я никого в дом не впускала. Я была удивлена не меньше вашего, увидев его там. Ключ у него был, агент говорит не правду.
Ролло поднялся.
— Я бы с большим уважением отнесся к вам, если бы вы признали все. Ваши отношения с тем человеком, определенно, более чем дружеские. Уверен, что разгадка трагической тайны именно здесь, и вы эту тайну храните. Филипп погиб, потому что вы причинили ему страдания. Именно вы повинны в смерти.
— Да как вы… Да как вы смеете! Такая ложь….
— Лжи предостаточно. Однако Филипп мертв. Видит Бог, лучше бы он никогда не встречал вас.
Он вышел.
Душа была опустошена отчаянием. Филиппа я потеряла, и с ним потеряла все. Все это можно еще было бы перенести, если бы не то презрение, каким облил меня Ролло, так несправедливо и жестоко заподозрив, что я знаю и скрываю тайну этой трагедии, что я на самом деле живу другой жизнью. Ролло не желал верить, что гибель Филиппа была для меня такой же страшной загадкой, как и для него.
Подолгу я гуляла по окрестностям, но облегчения это не приносило. Ведь здесь мы часто бродили с Филиппом. Вряд ли где остался уголок леса или лужайки или взгорок, где не осталось бы наших следов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101