Это была легкая, беззаботная жизнь, и через несколько дней я почувствовала, что начинаю втягиваться в нее. Каждое утро я просыпалась с ощущением радости. Я получала от всего этого такое наслаждение, какое уже не думала получить.С нетерпением я ждала наших коротких стычек с мадам Гарньер. Я не собиралась позволять ей и дальше жульничать с покупками и каждый раз демонстрировала ей ошибки в подсчетах. Она в таких случаях свирепо смотрела на меня, прищурив свои и без того маленькие глазки. Однако она уважала меня. Думаю, она руководствовалась теорией, что, если человек настолько глуп, что позволяет себя обсчитывать, он этого заслуживает. Так что особых обид не было.Мне нравилось готовить, и я часто приносила с собой продукты. Она не имела ничего против, потому что, лишившись возможности жульничать, она могла теперь меньше утруждать себя работой и раньше уходить. Таким образом, хотя с одной стороны я испортила этот маленький бизнес, с другой — облегчила жизнь.Жерара очень позабавило, когда я рассказала ему об этом. А я поймала себя на том, что тоже смеюсь от души.Больше всего мне нравились сеансы, когда мы разговаривали. Как это обычно бывает в подобных ситуациях, наша дружба быстро крепла, и я уже начала подумывать, что жизнь мне покажется скучной, когда портрет будет закончен.Однажды во время сеанса он сказал:— Есть что-то еще, отчего вы несчастны.Несколько секунд я молчала, а он стоял с кистью в руке и пристально смотрел на меня.— Это… человек, которого вы любите?Я не знала, что ответить. Я не могла заставить себя говорить о Родерике. Он уловил мое состояние.— Простите, — сказал он. — Я слишком любопытен. Забудьте о моем вопросе.Он вернулся к портрету, но через некоторое время сказал:— Нет, сегодня не получается. Больше не могу работать. Давайте прогуляемся, и я еще покажу вам Латинский квартал. Я уверен, что вы не все видели.Я все поняла. Мое настроение изменилось. Казалось, Родерик здесь, рядом со мной. От моей безмятежности не осталось и следа.Когда мы вышли из дома, и я окунулась в атмосферу этих улиц, мое настроение немного улучшилось. В воздухе стоял запах свежеиспеченного хлеба, а из какого-то окна доносились звуки концертино.Мы заглянули в церковь Святых Мучеников, прошлись по узеньким улочкам с лавками, торгующими четками и образами святых.— Мы называем это Сан-Сюльписьер, — сказал он мне.Он показал мне дом, в котором умер Расин. Потом повел меня на Плас Фюрстенбург, где находилась студия Делакруа.— Он умер совсем недавно. Но его студия уже стала местом паломничества. Как вы думаете, может быть когда-нибудь люди придут в мою студию и скажут: «Жерар де Каррон жил и творил здесь».— Я уверена, что она станет национальной святыней, если вы поставите перед собой такую цель.— Значит, вы полагаете, что в нашей власти делать в жизни то, что мы хотим?— Мы должны учитывать обстоятельства. Кто может знать, что случится с нами завтра? Но я твердо верю, что в нашей власти преодолеть превратности судьбы.— Я рад, что вы так считаете. Это прекрасный принцип, но не всегда легко ему следовать.Мы подошли к кафе с яркими тентами, под которыми были расставлены столики.— Не хотите ли чашечку кофе? — предложил он. — Даже если и нет, здесь приятно посидеть. Когда я наблюдаю за идущими мимо людьми, это на меня действует успокаивающе.Мы сидели за столиком, пили кофе и наблюдали за прохожими. Жерар развлекал себя и меня, фантазируя о каждом из них.Прошел, с трудом волоча ноги, старик с палкой.— Он прожил веселую жизнь, — говорил Жерар. — И теперь, на склоне лет, размышляет, зачем все это было нужно. А вот матрона с хозяйственной сумкой, полной всякой снеди. Она горда тем, что сумела выторговать несколько су у мясника, в булочной и в свечной лавке. Ей и невдомек, что, зная ее привычки, они заранее подняли цену перед ее приходом.Держась за руки и хихикая, прошли две молодые девушки.— Мечтают о своих будущих возлюбленных, — заметил Жерар, — а вот и влюбленные. Ни одна парижская улица не обходится без них. Они не замечают никого вокруг кроме друг друга. Вот девочка с гувернанткой, мечтает о грядущей свободе, когда гувернантки ей уже будут не нужны. Гувернантка знает, что это время не за горами, и ее сердце сжимается от смутных опасений. Где она найдет себе другое место?— Теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря об изучении своих персонажей. Вам хотелось бы написать этих людей?— В большинстве случае — да. Хотя некоторые слишком открыто показывают, что у них за душой. Я ищу таких, в ком есть чуть-чуть таинственности.Мы купили немного паштета и взяли его с собой в студию. Жерар извлек откуда-то бутылку белого вина, мы сели на кушетку и выпили его под бутерброды с паштетом.— Я вижу, вы начинаете входить во вкус того, что называют жизнью богемы.— Возможно, я была рождена для нее.— Может быть, это и так. Поэтому вы так легко к ней привыкли. Моя мама слегка шокирована моим образом жизни. Она не может понять, почему я не возвращаюсь в Мезон Гриз и не живу, по ее выражению, «жизнью сельского господина».— Это ни в малейшей степени вам не подходит.После недолгого молчания он сказал:— Ну вот, вы уже не такая грустная.— Это вы подняли мне настроение.— Значит, наша маленькая увеселительная прогулка пошла вам на пользу?— Да. И теперь я могу рассказать вам правду.— Мне бы, конечно, хотелось ее узнать.— Дело было так. Ваш дядя Робер и один человек по имени Чарли были двумя самыми близкими друзьями мамы. Ее всегда окружали люди. Они приходили и уходили. Но трое всегда были рядом: Робер, Чарли и ее менеджер Долли. Когда мама умерла, Чарли настоял, чтобы я поехала с ним в его имение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120